Во всяком случае, он был рослый, плечистый и источал силу. Даже грушевидный живот его внушал к себе почтение. От директора всегда пахло одеколоном и помадой для волос. Нам нравилось, когда он жал нам руки или гладил нас по плечам, делая вид, что исправляет осанку своих учениц.
— Спасибо, господин директор, — ответила я на предложение выслушать мои жалобы.
— О, благодарю вас, господин Вет, — проговорила Мария.
— Кроме того, — добавила она по-малайски, когда директор прошел, — на подбородке у него какое-то пятно.
— И еще одно, — подхватила я, радуясь собственной дерзости, — на панталонах.
Мария громко захохотала и обняла меня за талию.
— Ах ты, соколиный глаз! Откуда ты взялась, ясноглазая?
— Из Львиного Ока.
— Вот как! Если ты из Львиного Ока, чего же ты ревешь?
— Потому что я сиротка, — произнесла я с трагикомическим выражением лица. — Никто меня не любит, кроме кузины, яванской принцессы.
— Ты шутишь!
— Не шучу.
— Тогда я присваиваю тебе звание почетного члена нашего имперского клуба!
Девочки из клуба, собираясь по вечерам, говорили о других ученицах, учителях, своих семьях, о музыке, философии, религии, браке и интимных отношениях.
Объединяя разрозненные сведения об этом жизненно важном предмете, мы также обсуждали вопросы морали. Однажды долго спорили о том, вправе ли девушка целоваться с мужчиной, с которым она не обручена. Наша отважная Мария заявила, что ни за что не обручится с мужчиной, если с ним не целовалась.
— Как же я иначе узнаю, что он мне по нраву? — вопрошала она, поднимая к нам свое лунообразное лицо. Одна девушка заявила, что не следует целоваться даже с собственным женихом.
— А вдруг ты не выйдешь за него замуж? — упорствовала она.
— Фи, — отозвалась Мария. — Всем известно, что женщинам нравится целоваться в такой же степени, как и мужчинам. Кроме того, туземные девушки даже делают сами знаете что еще до замужества.
— Но это же язычники, — возразила я. Но затем сообщила новым своим подругам, что Леуварден вовсе не такой ханжеский город, как некоторые другие. — Никто у нас тебе слова не скажет, если ты на излучине реки, немного поломавшись, позволишь юноше поцеловать себя.
Все захихикали, а Мария поинтересовалась:
— С открытым ртом?
— Что это значит? — спросила я, шокированная этим вопросом.
— Поцеловать в самую душу, — таинственно проговорила Мария.
Девушка, которая считала, что не следует целоваться даже со своим женихом, вышла из комнаты.
— Я видела, — лгала я, — как она этим занимается. — Опустив большими пальцами уголки губ, указательными я сделала глаза раскосыми. — Мадемуазель Лебрен заявила, что это улучшает цвет лица. Она не такая уж невинная, какой прикидывается.
Все засмеялись жестоким смехом.
— Ты такая наблюдательная. Отныне я нарекаю тебя Мата Хари — Утреннее Око, Солнце, Желтый Глаз, Львиное Око. Да будет так! — С этими словами Мария вылила мне на голову стакан воды.
— Какая прелесть! — встряхнула я мокрой головой. — Теперь я Мата Хари. — Я обняла Марию с чувством любви и признательности.
— Хотела бы я, чтобы и у меня волосы завивались, как у тебя, мадемуазель Мата Пата, Хари Кари, — проговорила Мария, запустив пальцы в мою шевелюру.
Итак, я превратилась в «Мата» или «Мата Хари» для всех, кроме учителей, которые бранили меня за то, что стала менее прилежной. Я научилась делать вид, что внимательно слушаю, а сама в это время думала о своем, сокровенном. Но экзамены показали, что я мало чего стою на самом деле, и если бы не мои успехи во французском и немецком, весной меня исключили бы из пансиона. И если бы доктор Вет, преподававший историю Голландии, не поставил мне незаслуженную отличную оценку по своему предмету.
— Паша неровно дышит к Мата, — объявила Мария.
— Я не в его вкусе, — возразила я. — Ему нравятся хорошенькие и миниатюрные. Я дылда и страшная.
— Ничего подобного, — сказала какая-то девушка. — Ты просто своеобразна.
— И таинственна, — добавила третья.
Я тотчас высунула голову из черепашьего панциря и стала чувствовать себя привлекательной.
После того как я написала бабушке, что, желая подтянуться по математике и латыни, хочу остаться на летнее обучение, она щедро вознаградила мое рвение, как и отец. Захватив с собой мадемуазель Лебрен, все деньги я истратила на наряды. Француженка была некрасивой и старой девой, но у нее был размах. Всех поразила перемена в моей внешности, и мадемуазель Лебрен пригласила меня на «огонек». Она это делала регулярно, чтобы поведать девочкам постарше «кое-что о жизни».