В первый раз запой продолжался три дня. Три дня он бродил, окруженный стеклянной стеной, а я ходила вокруг нее, охваченная страхом, изумлением и ужасом. По ночам я наблюдала, как отбрасывает причудливые, похожие на ящериц тени горящий фитиль, опущенный в наполненную кокосовым маслом коптилку, и боялась ступить на пол. Двенадцать часов, подряд меня окружала кромешная тьма, которую сменял ослепительно яркий день. Я думала, что умру.
Однажды утром Руди проснулся с головной болью.
— Эй, черный лебедь, — произнес он, словно знал, что все это время я находилась рядом с ним. — Восстань и засияй. И дай мне поскорее аспирин.
Мы гуляли по улицам города, ели манго, кисловато-сладкие плоды красных рамбутанов, и он сказал, что отвезет меня в Бейтензорг и наплевать на дороговизну. Ведь я голландская дама, и он не желает, чтобы я превратилась в одну из тех женщин, которые носят запачканные белые жакеты с расстегнутыми пуговицами. Я заявила, что никогда не стану такой, и просила его никогда больше не напиваться. Он сказал, чтобы я не обращала на это внимания, и мы сели в вагон первого класса с кожаными сиденьями. Вагон был в американском стиле, без купе, стены украшены мозаикой. Благодаря толстым жалюзи и двойной крыше в нем было прохладно. Я наслаждалась красками ландшафта: красная почва, ярко-зеленые пятна растительности, бледно-зеленые пальмы, коричневая кожа туземцев, яркие цвета ситцевой одежды. Я почувствовала, как стесняет меня корсет, и подумала: славно было бы лечь раздетой, ощущая красоту своего обнаженного тела.
Бейтензорг оказался чудесным городом, очень чинным и очень веселым. Во всяком случае, всем хотелось веселиться и все были милы со мною. Все, кто принадлежал к «нашей компании». Только свежим взглядом, заявляли мои новые знакомые, можно увидеть и оценить прелесть этих мест. От ботанического сада я пришла в восторг. Мои новообретенные друзья по очереди гуляли со мной по улицам, усаженным огромными тропическими деревьями, поддерживая меня под руку, когда я задирала голову вверх, разглядывая пронизанную солнцем зелень крон, смыкавшихся надо мною на высоте трех десятков метров. Засмотревшись на распустившиеся цветы лотоса, я едва не упала в пруд. Впервые в жизни я очутилась в мире действительности, красотою превосходившей всякое воображение. Мне некогда было давать ему волю, поскольку чудеса я видела наяву и упивалась ими.
Даже генерал-губернатор и его супруга, обычно относившаяся к незнакомым людям с прохладцей, сделали меня своей любимицей. Руди с удовольствием заметил, что я для него сущая находка.
Однажды нас повезли в Тиапоэс, на чайную плантацию, и я впервые увидела, как танцует девушка-туземка.
Набедренная повязка, казалось, делила тело танцовщицы пополам, и обе половинки его жили отдельно, хотя и составляли единое целое. Поводя плечами, голову она держала прямо и неподвижно. Руки были словно без костей, выгнутые назад ладони напоминали когти коршуна, которые вращались словно на шарнирах. Ноги, поддерживавшие торс, чуть раскачивали саронг. Из-под ткани, доходившей до щиколоток, выглядывали ступни — маленькие и сильные, которые, казалось, способны поднять танцовщицу над землей.
Ничего на свете мне не хотелось больше, чем научиться двигаться подобным же образом.
Но на сей раз мой восторг был встречен холодком и сдержанным неодобрением.
— Весьма примитивно, вы не находите? — заметил находившийся среди нас англичанин.
Я ценила свою популярность, получая от нее удовольствие, и разгуливала среди чайных кустов, забавляя знакомых, которые подтрунивали над моими восторгами.
Вскоре Руди получил чин майора и назначение в Амбараву. Если бы я не побывала в Бейтензорге, то нашла бы ее сносной. Пожалуй, Руди следовало бы отвезти меня туда сразу из Батавии.
Но когда я с тоской вспоминала дни, проведенные в Бейтензорге, то красота садов Амбаравы казалась мне блеклой, а белизна цветков лотоса не столь яркой. Люди, которых я встретила, казались мне персонажами романа о светском обществе, который я, прочитав, вернула в библиотеку. Единственное, что оставалось в моей памяти реальным, был танец девушки-туземки. Я пыталась подражать ей, держа торс прямо, но мне не удавалось удержать на голове даже вышитой подушечки. Когда я пробовала это сделать, Руди поддразнивал меня:
— Танцовщицы нынче идут по гульдену за два десятка.
— Душа моя покинула мое тело и вселилась в тело той девушки, — с серьезным видом заявила я.