Он посмотрел на меня с пренебрежением под видом снисходительности. Мы презирали друг друга.
— Хорошо, назовем это сотрудничеством. Вы ведь допускаете право на сотрудничество? Дело касается изменений в последнем танце.
— Вносить какие-то изменения слишком поздно, — грубо оборвал я его.
— Я согласилась, — хриплым голосом, словно откуда-то издалека, сказала Герши. — Согласилась исполнить танец, посвященный Субраманье. Ведь бог войны является также удерживающим от войны, поэтому его можно назвать и богом мира.
Как хорошо это прозвучало у нее.
— Ради Бога! — воскликнул Робер. — Мы здесь одни.
У Робера нет присущего Гиме уважения к иллюзиям, даже когда они граничат со сговором. Иначе он был бы Гиме, а не его прислужником.
— Ведь Мата Хари действительно исполнительница священных танцев, — напомнил я Роберу, нахмурившись.
— Пожалуйста, — поклонился он. — У нас одна просьба, чтобы вы появились с накидкой на плечах, chère Madame. А вместо объявленного танца в программе, которую мы заранее составили с Гиме, вы начнете движения очень величественно, как и подобает королеве. Понятно?
Герши слушала его с невозмутимым видом. Глаза ее были закрыты, а невероятно длинные ресницы опущены. Но тело было, напряжено, словно натянутый лук. Готовая подобающим образом ответить на слова Робера, она с усилием сдерживала себя. Что же, если нам не понравится его предложение, можно быть уверенным, что милая Герши скажет свое слово. Она верила мне, а их не боялась!
— Знаменитый ученый, месье… — Наклонившись, Робер шепотом произнес известное имя, посмотрев при этом на закрытую дубовую дверь толщиной, самое малое, в два дюйма. — Он поднимется с места и прервет вас, попросит исполнить для зрителей самый воинственный и священный из танцев в честь Субраманьи.
— Я и так намеревалась сделать это, — сказала Герши.
Я поднял руку, поняв намерения Гиме. Ход был великолепный. В программе лишь упоминалось об «особом священном танце», и Гиме собирался включить его. Так будет гораздо эффективнее…
— Он будет просить, даже умолять, чтобы вы не оставили на себе ничего. Абсолютно ничего, даже вуаль не должна скрывать ваше тело от глаз ревнивого бога, — умоляюще посмотрел на Герши Робер, сцепив пальцы рук, как, вероятно, сделал бы знаменитый академик. — И вы… не оставите на себе ничего.
Герши облегченно вздохнула.
— Даже последнюю юбку, — хихикнула она, как девочка.
— В конце концов, да, — озабоченно проговорил Робер. — Будьте настолько любезны. Даже последнюю юбку. Это необходимо.
— Пошел вон, — произнесла она. Она сказала «va tén»! Так говорят, обращаясь к собачонке.
Робер взвился на дыбы и даже покраснел, но я сделал ему знак, чтобы он промолчал. Мы с Герши привыкли вращаться в театральных кругах, где фамильярность привычна.
Снова поклонившись, Робер вышел.
— Ты тоже, — сказала Герши, — уходи.
Перечить ей я не посмел. Хотя мог бы. Как подобает суровому и строгому отцу, наставляющему свою дочь на путь истинный. Но времени было мало. Это был самый важный вечер в ее жизни, в нашей жизни. Если ей вздумалось покапризничать, некогда было ни наказывать, ни уговаривать, ни бранить ее. Видите ли, она не была такой темпераментной, какой ее изображают. Будь это так, управиться с нею оказалось бы проще.
На этот раз я тоже был одним из зрителей. Я сел на свободное место во втором ряду. Кто же ушел? Ушел, заметив, что видел «довольно любопытное» исполнение восточных танцев? Или прибавил еще и слово «экзотическое»? В предчувствии провала на лбу у меня выступил липкий пот и заболели колени.
Она стояла в своей накидке в преддверии языческого храма — прекрасная, далекая и надменная. Настоящая леди Мак-Леод. Такую позу она умела принять, но не умела сохранить. Кроме того, среди зрительниц находились настоящие принцессы, одна герцогиня, несколько графинь, а также кавалеры, сопровождавшие столь знатных дам. О, это был очень опасный путь! Самомнение. А что потом?
Несмотря на совещание и достигнутые компромиссы, тщательно выверенные решения, мы в конечном счете, по выражению игроков, шли ва-банк. Прав был Гиме, принимая это решение, или ошибался, кто знает. Спектакль был наполовину частным, зрители состояли из приглашенных, но это был музей, а не салон. Кроме того, в зале находились и четыре критика.
Когда она вскинула руки, распахнув накидку, все увидели чудесное сочетание красок ее одежд, касавшихся самого пола, и многоголовая гидра, у которой была сотня глаз и одна душа, одобрительно зааплодировала. Но когда Герши с невероятным достоинством стала двигаться и глазам зрителей предстал языческий бог, сокрытый в листве, они, наблюдая за ее движениями, почти все сразу же заскучали.