Но хотя она искренне любила Джоанну и её обворожительного супруга, первоначальное восхищение этим роскошным королевством вскоре померкло. При всём том, что столь многое восхищало Алисию, некоторые аспекты сицилийской жизни она нашла странными, другие же и вовсе глубоко ей претили. Палермо напоминал библейский Вавилон, поскольку говорили здесь не только на трёх официальных языках: латыни, греческом и арабском, но также на норманно-французском наречии и итальянском диалекте Ломбардии. Даже религиозная жизнь носила характер запутанный — латинская католическая церковь соревновалась тут с греческой православной за преобладание, имелись в Палермо также мечети и синагоги.
В Шампани тоже обитали евреи, но им дозволялось зарабатывать на жизнь только презренным ростовщичеством. Еврейское сообщество в Палермо было многочисленным и процветающим, и допускалось к занятиям, запрещённым для него во Франции. Тут евреи были ремесленниками, докторами, торговцами и господствовали в производстве тканей. Алису смущало, что иудеи так свободно смешиваются с прочими обитателями города. Её брат рассказывал, что французский король Филипп изгнал евреев из Парижа, и в голосе Арно угадывалось одобрение этого поступка.
Неуютно было ей и на городских рынках, поскольку помимо множества заманчивых товаров тут предлагались на продажу и рабы. То были сарацины, не христиане, и Алисия утешалась этим фактом, но всё же находила вид закованных в кандалы мужчин и женщин диким, потому как во Франции рабства не существовало.
Много встречалось в Сицилии чуждого для Алисии. Легко было принять красоту и изобилие острова, его благоприятный климат, достаток жителей. При всех местных противоречиях, девочке не составляло труда свыкнуться с ними. Однако она подозревала, что никогда не сможет смириться с тем, что неверные сарацины так свободно живут в христианской стране, причём судить их можно только по исламским законам.
Всякий раз при виде идущего по улице араба она в испуге обращалась в бегство. Слыша крики муэдзинов, сзывающих мусульман к молитве, Алисия торопливо осеняла себя крестом, чтобы отогнать прочь нечистого. Она отказывалась понимать, почему расхожую в государстве золотую монету называют арабским словом тари, или почему молодые сицилийки заимствуют сарацинскую моду, зачастую расхаживая с закрытым лицом, и красят ногти хной. Её привела в ужас весть, что мусульмане служат в армии и флоте короля Вильгельма, а также принимают активное участие в управлении государством. Эти чиновники, известные как дворцовые сарацины, были людьми странной наружности: необычайно рослые, с высокими голосами и гладкой кожей, совершенно лишённые растительности на лице. Девочка слышала, что их называют евнухами. Когда одна из фрейлин Джоанны растолковала, что означает это иноземное слово, Алисия пришла в ужас, и впервые задалась мыслью, сумеет ли эта чужая земля стать ей когда-нибудь настоящим домом.
Брат говорил ей, что сарацины — враги Бога, рассказывал, как разоряли они христианские церкви в захваченном Иерусалиме, как выставляли частицы истинного креста на поругание толпе в Дамаске. Аббатиса уверила девочку, что Арно умер мучеником за веру. Как же может тогда король Вильгельм восхищаться восточной культурой? Почему он так свободно творит на языке неверных и покровительствует арабским поэтам? Как способен он свою собственную жизнь доверять нехристям? Ведь не только личную его охрану набирают из чернокожих мусульманских рабов, но сарацины также служат у него во дворце поварами, лекарями и астрологами.
Сбитая с толку и глубоко встревоженная, Алисия порывалась поделиться страхами с Джоанной. Однако так и не отважилась из-за леди Мариам, дамы с раскосыми глазами, волосами чёрными как вороново крыло и с сарацинской кровью в жилах. Мариам говорила по-французски столь же свободно, как по-арабски, и сопровождала Джоанну в церковь, но оставалась одной из них, этих безбожных язычниц. И всё же Алисия с болью убеждалась, что Джоанна любит её. Из фрейлин королевы лишь две были её близкими подругами: дама Беатриса, острая на язык анжуйка средних лет, сопровождавшая Джоанну с детства, и леди Мариам. Сарацинка.
По прошествии нескольких недель Алисия поймала себя на том, что непрестанно думает о леди Мариам, этом воплощённом в плоти и крови олицетворении того, что девочка не могла понять в сицилийском обществе. Она тайком наблюдала за молодой дамой, с подозрением следила за тем, как та покорно слушает мессу и молится Богу христиан. Француженка думала, что ведёт слежку незаметно, но однажды, пока священник взывал к Господу, сарацинка посмотрела на Алисию и подмигнула. Девочка так смутилась, что выбежала из церкви, объяснив свой уход тем, что ей стало плохо. И всё же ей необходимо было выведать секрет Мариам, понять то, как удалось той внедриться в самое сердце двора христианской королевы.