— Разумеется. Алисия, созови остальных. — Джоанна пристально посмотрела в глаза слуге: — Пьетро, что говорят лекари?
Он потупил взгляд:
— Они говорят, миледи, что тебе следует поторопиться.
ГЛАВА III
Палермо, Сицилия
Ноябрь 1189 г.
Подходя к личным покоям короля в Джоарии, леди Мариам заметила ковыляющего навстречу вице-канцлера Маттео д’Аджелло. Тридцать с лишним лет этот человек представлял собой могущественную фигуру в сицилийской политике. Амбициозный, безжалостный, проницательный и дальновидный, Маттео являлся полезным союзником и опасным врагом, однако теперь жизнь его клонилась к закату. Он жестоко страдал от пришедших с возрастом болезней, и кое-кто из недругов верил, что влияние вице-канцлера идёт на убыль. Мариам считала их глупцами, потому как в тёмных глазах под набухшими веками светились ум и анергия. Фрейлина улыбнулась этому скрюченному и иссохшему старику, потому как при всех его недостатках питала к нему симпатию.
Вице-канцлер цветисто приветствовал её, но в ответ на вопрос, имеются ли изменения в состоянии короля, медленно покачал головой.
— Мой бедный Вильгельм, — печально промолвил он. — Моя бедная Сицилия...
Мариам похолодела, потому как слова прозвучали эпитафией по её брату и его королевству. Заметив, как встревожил молодую женщину, Маттео постарался взбодрить её.
— Какая жалость, дорогуша, что тебя не было здесь в полдень, — произнёс вице-канцлер с неожиданно юной улыбкой. — Архиепископ Палермский, этот напыщенный осёл, выставил себя на посмешище. В очередной раз. Он открыто сцепился с архиепископом Монреальским по поводу того, где похоронить короля, утверждая, что его собор представляет собой самое подходящее место. А ведь всем нам известно, что государь основал Монреале как семейный мавзолей. Архиепископ Монреальский вполне объяснимо боялся затрагивать такую тему и попытался утихомирить оппонента прежде, чем королева услышала. Но архиепископ Вальтер опрометью устремился вперёд и угодил под венценосный ураган.
— Джоанна услышала? — спросила Мариам и сжалась, когда старик кивнул в ответ.
— Мне довелось однажды встречаться с её матерью. Я рассказывал тебе про неё, дорогуша? Несравненная Алиенора Аквитанская! Лет сорок уж прошло, но память до сих пор свежа.
Они с мужем — тогда это был ещё французский король — возвращались на родину из Святой земли. И тут на их корабли напали корсары на жалованье у византийского императора. По счастью, флот короля Рожера обретался поблизости и пришёл на помощь. Однако судно королевы сбилось с курса, и когда добралось-таки до гавани Палермо, Алиенора совсем расхворалась. Как только она поправилась, мне выпала честь проводить гостью до Потенцы, где её ожидали супруг и король Рожер. Удивительная была женщина. Редкая красавица, разумеется, — с ностальгическим вздохом добавил Матео. — Но характер у неё был — это что-то! Сегодня я убедился, что он перешёл по наследству к дочери. Наш надменный архиепископ поник перед гневом леди Джоанны, отбросил гордыню, как ящерица хвост, и бросился наутёк с развевающимися по ветру одеждами.
Мариам не разделяла удовольствия собеседника, хотя соглашалась с его оценкой архиепископа Вальтера. Каково пришлось Джоанне, бдящей у одра болезни, слышать препирательства прелатов про место будущих похорон? Попрощавшись с язвительным вице-канцлером, фрейлина пошла своей дорогой. Обернувшись, она заметила, что Маттео уже почти скрылся из виду, демонстрируя скорость удивительную для разбитого подагрой калеки. Старый царедворец был куда дипломатичнее архиепископа, но всеми фибрами ненавидел немецкого супруга Констанции. Мариам не сомневалась, что он уже строит планы как помешать Генриху взойти на престол в случае смерти Вильгельма.
Фрейлина ничуть не более желала видеть Сицилию, поглощённой Священной Римской империей, нежели подавляющее большинство подданных Вильгельма. Она любила Констанцию столь же сильно, как Джоанна, но любила и свою островную родину, и не сомневалась, что королевству придётся несладко под железной пятой Генриха. Будь проклято упрямство, с которым Вильгельм отказывался замечать страшный риск, на который идёт! Мариам устыдилась этого приступа ярости. Как можно гневаться на брата, когда тот одной ногой в могиле?
Когда Мариам подошла к двери в опочивальню, двое африканцев-стражников почтительно расступились. Тут в глаза ей бросилось свернувшееся на полу рыже-бурое создание. Узнав Ахмера, любимую сицилийскую борзую брата, она нахмурилась. Но недовольство молодой женщины было направлено не на псину, а на сарацинских докторов Вильгельма. Мусульмане рассматривали собак как презренных животных, и именно врачи прогнали Ахмера от постели хозяина. Мариам почесала пса за ухом, тот заскулил, и фрейлина улыбнулась, вспомнив про спор о статусе собак, который Вильгельм вёл с главой своих лекарей Джамал ад-Дином. Джамал настаивал, что собаки с ритуальной точки зрения не чисты, поэтому правоверным следует избегать их. Король, владевший арабским достаточно, чтобы читать священную книгу ислама, ехидно возразил, что в Коране собаки упоминаются лишь однажды, причём положительно, и процитировал в качестве доказательства суру «Пещера». Улыбка Мариам померкла при мысли о том, удастся ли им когда-нибудь вернуться к этим добродушным спорам. Во всякое очередное посещение она замечала, что брат сдаёт.