— Ричард, когда мы раньше обсуждали эту тему, то говорили о политических её составляющих, не личных, — сказала она. — Но, когда брачный контракт будет подписан, а обеты произнесены, тебе предстоит жить рядом с женщиной из плоти и крови. Какие качества важны тебе в супруге?
— Плодовитость, — хмыкнул король, но заметив, что мать действительно хочет знать, задумался: — Хочу, чтобы она была разумна, а не легкомысленна или тупа. Не слишком набожна, ибо кому нужна в постели монашка? Что ещё? Королеве полагается быть женщиной образованной и светской, ну и конечно…
У него почти сорвалось «верной», но он вовремя спохватился, потому как преданность его матери отцу была далеко не безусловной и не постоянной. Он не видел в том её вины, но сам предпочёл бы более покладистую супругу, как не хотел и того урагана, который представлял собой брак родителей. Взаимное уважение служит для монаршего супружества фундаментом более прочным, чем страсть или любовь, пылающие так яростно, что они становятся почти неотличимы от ненависти.
— Самые крепкие браки основываются либо на сдержанном благорасположении, либо на доброжелательном равнодушии, — сухо заявила Алиенора, словно прочитав мысли сына. — Такой совет дал Гарри его отец накануне нашей свадьбы. Оглядываясь назад, я готова с ним согласиться.
Впрочем, она понимала, что едва ли могла переступить через свою страсть, потому как не была рождена для тихой гавани.
— Судя по всему, у тебя трезвое отношение к супружеству, Ричард, что обещает обернуться во благо тебе и твоей невесте. Да и девушка, похоже, тебе по сердцу. Но мне остаётся только удивляться твоему дару убеждать, даже с учётом короны в качестве приманки. Не всякий отец согласится отдать дочь за человека, вот уже двадцать лет обручённого с другой. Как удалось тебе заставить Санчо закрыть глаза на твою клятву жениться на сестре Филиппа?
— Санчо знает, что этого брака никогда не будет.
— А Филипп?
— Ну, пока ещё нет, — признал молодой король. — Мне не с руки пока отрекаться от суженой, потому как Филипп ухватится за этот предлог, чтобы отказаться от священного обета. Он никогда не хотел принимать крест и был вынужден пойти на это под влиянием прилюдной проповеди архиепископа Тирского. А если Филипп не поедет в Утремер, то и я не рискну. — Губы Ричарда скривились, словно от одного имени французского короля у него сделалось кисло во рту. — Стоит мне уехать, он двинется на Нормандию, развязав войну не сарацинам, но моим подданным. Будь проклята его трусливая душонка!
— Я с тобой не спорю. И вижу логику в том, чтобы дать Филиппу втянуться достаточно глубоко, чтобы пути назад не было. Но отречёшься ты от Алисы сейчас или уже в Святой земле, Филипп воспримет это одинаково плохо. До Алисы ему дела нет, зато ему есть дело до собственного престижа, и он будет настаивать на исполнении клятвы, заявляя, что у тебя нет законных оснований для отказа.
— Но в том-то и смак, матушка, — заявил Ричард, и глаза его блеснули. — Филипп дал мне основания. Два года назад, отчаянно пытаясь обратить меня против отца, он подослал ко мне графа Фландрского с историей, призванной меня подтолкнуть. Помнишь про нашу встречу под Бонмуленом?
— Слишком хорошо.
Именно тогда Ричард дал отцу последний шанс публично признать его законным наследником. Заупрямившись, Генрих безрассудно укрепил Ричарда в самых тёмных подозрениях — насчёт намерения короновать Джона, — и старший сын с нарочитым вызовом преклонил колено и принёс Филиппу оммаж за Аквитанию, Нормандию и «прочие свои фьефы по эту сторону моря». Генрих был ошеломлён, а Алиенора, узнав о случившемся, заплакала, поняв, что пути назад уже нет. Ожесточённая схватка между родителем и сыном могла теперь закончиться только поражением или смертью одного из них.
— Так вот, перед встречей в Бонмулене у меня состоялись тайные переговоры с Филиппом в Манте, — продолжил Ричард. — Филипп старательно убеждал меня в угрозе лишения наследства. Но чтобы сделать мою обиду достаточно сильной, он прислал ко мне графа Фландрского с совершенно удивительной историей про то, как отец соблазнил мою суженую!
— Господи Иисусе! — Когда удивление схлынуло, Алиенора решительно покачала головой. — Я в это не верю. У Гарри были свои изъяны. Бог весть сколько женщин перебывало в его постели за годы. Его обвиняли во множестве грехов, иногда справедливо, иногда нет. Но никто не называл его глупцом, а соблазнить не кого-нибудь, но наречённую сына, сестру французского короля, это была бы не просто глупость, а настоящее безумие.