Генрих приходился французскому королю не только родичем, но и вассалом, так как держал Шампань от имени французской короны. Он и Филипп были сверстниками, одному исполнилось двадцать три, другому двадцать четыре. Однако в Дре Генрих приехал в свите Ричарда, а не Филиппа, хоть и понимал, что последний не обрадуется, увидев его в стане врага. Но Генрих был ещё достаточно юн, чтобы испытывать удовольствие, дёргая льва за хвост. И наслаждался компанией дяди Ричарда, тогда как даже час наедине с дядей Филиппом казался посещением чистилища. потому как, насколько Генрих мог судить, с Филиппом у них не было ничего общего.
Подобно большинству молодых людей, Генрих обожал охоту, турниры, лошадей, игру, песни трубадуров, вино, женщин и войну. Филипп на охоте скучал, турниры во Франции запретил, лошадей опасался, пользуясь только самыми покладистыми меринами, никогда не играл и не богохульствовал, терпеть не мог музыки, а войну рассматривал как крайнее средство, а не как способ испытать своё мужество. Вино и женщин король любил, хотя женат был с пятнадцати лет. Но если он и отлучался с брачного ложа, то предпочитал не распространяться об этом. Более того, Филипп славился робкой натурой — вздрагивал при неожиданном громком звуке и редко появлялся без телохранителей. Генрих предпочитал проводить время с Ричардом, который ругался как матрос, любил норовистых коней, сочинял как куртуазные, так и скабрёзные стихи, отдал дань распутству юных лет и наслаждался упоением битвы.
Но превыше всего Генрих восхищался Ричардом за то, что тот одним из первых принял крест. Филипп был паладином вынужденным, и одного этого хватало, чтобы очернить его в глазах племянника, потому как отец молодого графа Шампанского дважды принимал крест. Ему довелось участвовать в провальном втором крестовом походе, который возглавлял Людовик Французский, а затем совершить паломничество в Святую землю вместе с графом Фландрским. По пути домой он угодил в плен и был отпущен за выкуп, и вскоре после освобождения умер, подорвав здоровье мытарствами в турецкой темнице. Генриху тогда было четырнадцать, и он рассматривал грядущий крестовый поход как священную дань уважения отцу.
Ричард и Филипп обменивались улыбками, не разжимая плотно сжатых челюстей, и Генриху подумалось, что в обозримом будущем короли охотно сомкнут их друг на друге. Молодой человек отвернулся, чтобы позвать виночерпия, но его отвлёк дядя Тибо.
— Генрих, одно дело охотиться или кутить с Ричардом, — сказал он. — Но, прибыв вместе с ним в Дре, ты рискуешь пробудить сомнения в твоих истинных пристрастиях. Только не говори, что ты собираешься отправиться в Святую землю вместе с ним.
Отца своего Генрих обожал, но не мог сказать того же о дяде. Однако Тибо возглавлял род Блуа, а Генриха приучили уважать старших. Поэтому вместо ответа, который рвался с языка — что Тибо и Филипп могут убираться куда подальше, молодой человек сказал спокойно:
— Не стоит волноваться, дядя. Я по-прежнему собираюсь составить компанию тебе, дяде Этьену и графу Клермонскому.
Это было простое решение, поскольку им предстояло выступить после Пасхи, однако второе пришествие могло наступить раньше, чем Ричард с Филиппом наконец договорятся.
— Я знаю, что переброска армии — дело непростое, — признал молодой человек. — Ричард говорил, что приказал изготовить на железных рудниках в Девоне пятьдесят тысяч подков, и, по его расчётам, придётся перевезти по меньшей мере десять тысяч лошадей. — Генрих покачал головой, удивляясь размаху предприятия. — По счастью, для нас всё намного проще: нужно только нанять в Марселе корабли и мы, с Божьей помощью, окажемся в Тире прежде, чем тот попадёт в руки сарацинам.
Заметив, что дядя не слушает, Генрих смолк. Проследив за взглядом Тибо, он заметил, что Филиппа не видно ни за столом, ни вообще в зале, а английский король выглядит не особенно счастливым. «Ну что ещё?» подумал он и направился к Ричарду выяснить в чём дело.