Ричард, тоже ничего не знал, и сообщил только, что Филиппа вызвал из зала замковый стюард.
Подозреваю, гонец прибыл, — добавил король. — Но не могу представить, какие такие вести могут быть, чтобы прерывать столь важные переговоры. Если мы не уладим дела, нам снова придётся отложить выступление. Времени потеряно и так слишком много. Два года прошло с того дня, как я принял крест, Генрих. Два года!
Ричард махнул виночерпию, и Генрих остался сетовать на судьбу вместе с Ричардом, Уиллом Маршалом и Губертом Вальтером, новоиспечённым епископом Солсберийским, который тоже ехал с Ричардом в Святую землю. Однако чем дольше отсутствовал Филипп, тем нетерпеливее становился Ричард, и когда французский король наконец объявился, нрав короля английского, всегда пышущий жаром, начал уже воспламеняться.
— Ну, теперь ты готов продолжить беседу, милорд? — с подчёркнутой вежливостью спросил Ричард, решительно подойдя к Филиппу.
— Нет, не готов. Все текущие вопросы мы обсудим позже.
Губы Ричарда поджались. Но возражения не сорвались у него с языка, так как он подметил, что с Филиппом не всё ладно. Лицо молодого государя, обычно красноватое, теперь сделалось болезненно бледным, а голос звучал хрипло, словно слова с трудом продираются через распухшее и сухое горло.
— Ты заболел? — напрямик спросил Ричард, перешагивая через придворный этикет, но собеседник только безразлично посмотрел на него.
— Покончим на этом, — бросил Филипп. — Мы встретимся в Везеле в июле, как договаривались прежде. Там и уладим все разногласия.
И к удивлению Ричарда и всех присутствовавших, французский король резко повернулся и, не говоря ни слова, вышел.
Никто понятия не имел, в чём дело, и зал наполнился удивлённым гомоном. Ричард был сердит, но и озадачен одновременно.
— Если он затеял какую-то подлую игру, чтобы снова оттянуть поход, то пожалеет об этом, — тихо сказал английский король, отведя графа Шампанского в сторонку. — Генрих, не мог ты разузнать, что к чему?
— Я проскользну в часовню и подслушаю его исповедь, — весело пообещал молодой человек, и когда Ричард вскоре уехал, граф Шампанский остался в Дре, принявшись рьяно осваивать новую роль. Роль королевского шпиона.
Большинство тогдашних людей подчиняло свой жизненный ритм солнцу: они вставали с рассветом и отправлялись с его заходом в постель, потому как свечи и масло были дороги, и лишь немногие могли позволить себе жечь лампы и факелы в количестве достаточном, чтобы разогнать ночную тьму. Поскольку королей расходы не волновали, Ричард и Алиенора могли позволить себе следовать своим внутренним часам. Вернувшись в Нонанкур и поужинав, Ричард собрал в большом зале двор. Зрителей развлекли менестрели и музыканты, потом настал черёд увеселений, когда пёстро наряженный шут жонглировал шарами и ножами, а крохотная собачонка танцевала на задних лапах, катала тележку и ходила по жёрдочке, положенной между деревянными козлами.
Песни менестрелей Ричарду понравились, но к трюкам шута и собачонки он быстро утратил интерес и удалился на оконное сиденье, где погрузился в негромкий разговор с канцлером и Уиллом Маршалом. Поглядывая за ним с высоты помоста. Алиенора знала, что сын пытается предусмотреть любой кризис, который может возникнуть за время его отсутствия. Подготовка крестового похода таких масштабов — задача более чем ошеломляющая. Лорды и рыцари сами обеспечивают себя оружием и доспехами, но пехотинцев необходимо снарядить. Для войска требуются лошади и фураж, арбалетные болты, медицинские припасы. Список можно продолжать до бесконечности. Ричард делал то, на что до него не отваживался ни один из королей-крестоносцев — формировал свой собственный флот из сотни с лишним кораблей. Стоимость этих судов и плата экипажам грозила достичь четырнадцати тысяч фунтов, а это больше размера годовых королевских податей с Англии. Такую громадную сумму Ричард добывал методами, граничащими с вымогательством. Он сместил всех шерифов и заставил их выкупать обратно свои посты, устанавливал тяжёлые штрафы, продавал за деньги жалованные грамоты городам, права охоты, графства, титулы и епископаты, признал в обмен на десять тысяч марок независимость Шотландии. Народ шутил, зачастую горько, что король чудом не додумался обложить налогом английский воздух, а сам Ричард обмолвился, что продал бы Лондон, если бы нашёл покупателя.
Алиенору беспокоили столь громадные затраты. Она гадала, сумеет ли королевское казначейство оправиться от потерь, ибо саму её не затронула крестоносная лихорадка, поразившая сына и столь многих прочих. Но королева черпала утешение в талантах Ричарда как стратега, его даре организатора. Поход её французского супруга обернулся катастрофой по вине близорукости и неспособности Людовика. Если уж Ричарду неизбежно предстоит воевать, ей хотелось рассчитывать на его успех, и выказанные сыном недюжинные способности к всестороннему планированию оказались очень кстати.