Как развивались события дальше Артур, Алина и Мышкин не увидели — они бросились бежать в ближайшую подворотню. Сзади застучали автоматы. Потом, убедившись, что их не преследуют, ученые перешли на шаг.
— Ну ты упрямый осел! — Алина в ярости стукнула Артура кулаком в плечо. — Я же тебе говорила: не делай. Или делай, но без меня. Я что, по-твоему, с воздухом разговаривала?!
— Не кричи, пожалуйста, — Артур обиделся. — Я же был прав. Все кончилось хорошо.
— Ничего еще не кончилось! — буркнула Алина.
— Вы правы, Алиночка, — мягко сказал Мышкин. — Ничего еще не кончилось. Поэтому не надо ссориться. Успеете наверстать потом, за Периметром. Если забудете, на чем остановились, я, так уж и быть, напомню…
Тут из ближайшего переулка с грохотом вырулил БТР и затормозил прямо перед оторопевшими путешественниками. Передний люк открылся, и из кабины вынырнул «долговец» Грач.
— Карета подана! — воскликнул он с улыбкой. — Никто не хочет прокатиться?
— Ой, Никита, — возликовала Алина. — Ты просто рыцарь на белом коне!
— Да я сразу о вас подумал, когда все это началось, — ответил смущенный юноша. — Поехал к вам, смотрю: а вас нет. Решил, что будете уходить из Припяти. Ну и догнал.
— Мой король! — из-за поворота показался Ивэйн с окровавленным мечом в руке.
Добежал, встал чуть поодаль, переводя дыхание.
— Все в порядке, мой король! Погони нет.
— Спасибо, — искренне сказал Артур. — Никита, найдется у тебя еще одно место?
— Да ты что! — возмутилась Алина. — И думать не смей!
— Дура! — сорвался Артур. — Я же его сам позвал! Что же мне его теперь — бросать?!
— Оставайся с ним, раз сам позвал!
— Да поместитесь вы все, — миролюбиво сказал Грач. — Никого не бросим. Всех увезем! Залезайте быстрее.
Алина демонстративно уселась на переднее сиденье рядом с Никитой. Трое мужчин уместились сзади.
— Теперь держитесь крепче, — посоветовал «долговец». — Попробуем сходу проскочить блокпост.
Однако выбраться из города им удалось без особого труда. «Свободовцы» даже не удосужились завалить мешками трассу. Только опустили шлагбаум, который бронетранспортер сбил одним ударом. Охранявшие блокпост свободовцы выскочили на дорогу с автоматами, постреляли вслед, но пули не причинили беглецам ни малейшего вреда.
Давид Роте встретился в Ханкилдеевым и теми немногими бойцами, которым удалось избежать ареста. Быстро выслушал донесения, велел обустраиваться и поднялся на холм с биноклем, чтобы оценить обстановку. Верный сотник последовал за ним.
Генерал взглянул на юг, в сторону Припяти, на восток — тихо. Ни души. Даже тварей не видно, куда-то попрятались. Посмотрел на север — в сторону Саркофага и заметил в брошенном лагере ученых двух человек. Повернул рычажок электронного увеличения — картинка скачком приблизилась. И замер, перестав дышать. Эти заплетенные во множество косичек светлые волосы он узнал сразу, хоть и не видел их больше десяти лет.
— Даже прическу не поменяла, — пробормотал он. — Вот растяпа, все ей нипочем.
И вдруг широко улыбнулся и под взглядом изумленного сотника продекламировал:
Потом лицо генерала затвердело. Он оторвался от бинокля и крикнул:
— Ханкилдеев!
— Слушаю, господин генерал!
— Ты вот что, сотник, — Роте потер подбородок. — Собирай командиров отрядов. Мы выступаем к Саркофагу. Новый лагерь будет там…
Лета-Мнемозина была отличной помощницей. Одного она не могла сделать — мгновенно перенести его на пять километров над Зоной, к Саркофагу. Этот путь Плюмбум должен был проделать на своих двоих. В любом случае со знаниями, накопленными Летой-Мнемозиной, в голове бежать было куда легче и проще, чем с картами «Длани» на ПДА, детекторами аномалий на поясе и мешком гаек в руке. Река загробного мира действительно давала невероятную власть — хотя бы над аномальными территориями…
Когда Плюмбум шагнул в ржавый ручей, снял перчатку и зачерпнул воду в ладонь, он опасался, что его захлестнет каскадом образов, как тогда у Стоунхенджа. Но ничего подобного не произошло. Голова враз опустела и стало почему-то очень стыдно. А потом он услышал голос — серьезный мужской баритон, который то начинал говорить очень быстро, сглатывая окончания слов, то, наоборот, приобретал торжественную медлительность диктора Гостелерадио, сообщающего населению об очередных победах над урожаем. Сначала Плюмбум не мог проникнуть в смысл слов, словно невидимая пленка мешала, но затем она порвалась, и он обнаружил, что голос пересказывает подробности его собственной биографии, причем не забывает упомянуть самые интимные и самые нелицеприятные моменты.
5