— Господи Иисусе!
В ту секунду подоспел Андре. Он заметил, как король устремился в погоню за сарацинами и поспешил следом, потому как даже боевое искусство Львиного Сердца не спасет от подавляющего большинства противников. Поравнявшись с кузеном, рыцарь едва глянул на распростертое на земле тело — за пятнадцать лет войн бок о бок с Ричардом они так часто встречались со смертью, что воспринимали ее присутствие как данность. Де Шовиньи больше тревожила странная неподвижность Ричарда — тот казался застывшим и едва дышал.
— Ричард, ты ранен? Я не вижу крови...
— Смотри! — хрипло воскликнул король, не отрывая взора от призрачного видения, которое будто плыло на горизонте в золотистом солнечном мареве.
Андре вскинул ладонь, прикрыв глаза от яркого света.
— Так это...
— Да, это Иерусалим.
Ричард не ожидал, что будет так тронут, но при взгляде на далекие башни и стены, сложенные из известняка, на него снизошло решительное и бесповоротное осознание факта, что он как никогда близко находится от самого священного и благословенного из городов, колыбели христианства. Глаза государя наполнились слезами, которые Андре тактично старался не замечать.
Морган, Варин Фиц-Джеральд, Пьер де Пре и еще несколько рыцарей и тамплиеров отправились в разведку и решили на обратном пути в Байт-Нуба завернуть к Рамле, где находилась система сводчатых цистерн для воды. Подъезжая к месту, они с удивлением заметили близ развалин замка несколько дюжин белых шатров. Осторожно приблизившись, разведчики обрадовались, обнаружив, что это лагерь Генриха — тот двигался к Байт-Нуба со свежими войсками из Тира и уклонистами из Акры. Моргана не удивило, что Генрих больше Ги преуспел по части возвращения дезертиров — под любезными манерами графа скрывалась стальная воля. Рыцари с благодарностью приняли приглашение Генриха заночевать, и отплатили за гостеприимство рассказом о событиях, случившихся со времени отъезда графа в Акру.
Сперва речь зашла о самой важной новости — решении не осаждать Иерусалим. Во время бурного совета на прошлой неделе Ричард энергично выступал против, как и прежде, напирая на угрозу линиям снабжения, мощь городских укреплении и опасность оказаться зажатыми между гарнизоном крепости и армией Саладина. Французы тоже прибегли к испытанным аргументам и обвинили Ричарда в заботе исключительно о собственной чести и славе. Король, как сообщил Генриху Морган, был откровенен и признал, что не желает навлечь на себя позор второго Хаттина и утраты королевства. Львиное Сердце в свою очередь обвинял французов в стремлении унизить его и настаивал, что не станет рисковать своим войском, пускаясь в отчаянное мероприятие без шансов на успех. Оппоненты возражали, что это не его войско. Король снова предложил напасть на Египет или Дамаск, утверждая, что эта стратегия успешнее любой другой заставит Саладина вернуться за стол переговоров. Французы же заявляли, что Иерусалим не является предметом торга.
— По большей части то была та самая дискуссия, которую мы вели с того сентября в Яффе, — заметил Морган. — Только на этот раз она закончилась иначе. Было решено избрать суд из двадцати человек, решение которого станет обязательным для всех. В него вошли пять тамплиеров, пять госпитальеров, пять пуленов и пять французских лордов. Ричард настоял, что те, кто постоянно живет в Утремере, должны иметь больше голосов. Он, разумеется, знал, каков будет итог: пятнадцать против пяти в пользу нападения на Египет. Герцог Бургундский, поняв, что его переиграли, пришел в ярость и отказался выполнять условия, заявив — Иерусалим или ничего.
— Король сделал все, чтобы убедить французов, — присоединился Варин. — Предлагал для экспедиции свой флот, обещал заплатить из личной казны за семьсот рыцарей и две тысячи пехотинцев, даже давал клятву возместить французским рыцарям расходы. Но без толку. Когда слух о совете вышел наружу, простые воины отчаялись и разозлились из-за того, что им снова не дали сразиться за Иерусалим.
Генрих разделял их чувства, хотя не сомневался, что Ричард прав. Было бы правильнее не заронять в людях пустые надежды, и графу оставалось только гадать, на самом ли деле дядя собирался атаковать Священный город. Но следующая фраза Моргана заставила его устыдиться этих мыслей — Ричард, оказывается, объявил, что клянется не оставлять армию даже в том случае, если та настоит на осаде. Но не примет на себя командование, потому как отказывается вести людей на верную смерть, при том еще и совершенно напрасную. Да, подумал Генрих, несправедливо обвинять Ричарда в коварстве. Поход был обречен еще до того, как Ричард и Филипп прибыли в Утремер — отравлен жестоким соперничеством между двумя королями, двумя странами. Но как ни горек такой исход для солдат, готовых отдать жизнь за Священный город, это спасение для государства крестоносцев. Армия не погибнет напрасно, и даже если французы дезертируют, остается надежда достичь соглашения с Саладином, которому хватает собственных забот.