— Насколько понимаю, Бургундец угрожает теперь вложить меч в ножны и вернуться во Францию, — сказал Генрих, скорчив гримасу.
Нет, возразили ему гости — армию на время отвлекло от междоусобий прибытие одного из лазутчиков Ричарда, коренного сирийца, отвлекающегося на имя Бернард. Шпион привез новости, повергшие весь лагерь в возбуждение. Из Египта в Иерусалим идет караван, груженный сокровищами, оружием и включающий тысячи голов лошадей и верблюдов. Если его захватить, прибыток окажется богатейшим, а Саладину будет нанесен жестокий удар. Ричард тем же вечером выступил на перехват, взяв с собой пятьсот рыцарей и тысячу пехотинцев, а также французов. Разведчики рассмеялись при виде изумленной физиономии Генриха, и пояснили, что Гуго Бургундский охотно согласился принять участие в экспедиции, но при условии, что французы получат треть всей добычи.
— Не будь герцог человеком столь благородного происхождения, из него вышел бы отличный грабитель, — с ухмылкой промолвил Морган. — Но возбуждение вокруг каравана хотя бы на время объединило нас, так как Ричард обещал разделить взятое между всеми, вне зависимости от того, участвовал ли солдат в походе или оставался охранять лагерь.
— Так что теперь мы ждем, затаив дыхание, что из всего этого получится. Тут важно верно рассчитать время. К счастью, наш король мастер на такие вещи. — Варин расхохотался и вывалил на Генриха остатки новостей, которые беспечно обозвал «обычным кровопусканием».
— У нас были две жестокие стычки с сарацинами, — сообщил Варин, прожевав очередной кусок хлеба. — Первая случилась двенадцатого июня, когда турки выманили из лагеря часть французских сил. Последним сильно доставалось, пока епископ Солсберийский и граф Першский не пришли им на выручку. Вторая началась, когда сарацины напали из засады на идущий к нам из Яффы провиантский караван.
Фиц-Джеральд остановился, чтобы прикончить угощение, а потом поведал печальную историю про Балдуина де Керью. Под ним в бою убили коня. Рыцарь пересел на лошадь оруженосца, но увидел как вскоре юношу сбили с ног и обезглавили.
Генрих недолюбливал Балдуина, бывшего одним из тех двоих, кто сломал боевой порядок при Арсуфе, вынудив Ричарда преждевременно начать атаку. Граф без колебаний уступил бы своего скакуна дяде, и сделал бы это даже ради Филиппа, ведь тот являлся его сюзереном. Но надеялся, что ему никогда не придется принимать лошадь от товарища, зная, что тем самым он обрекает его на смерть. Почитая Моргана, Варина и Пьера друзьями, граф признался им в этом. Те удивленно уставились на него. Наконец Морган напомнил, насколько возможно мягко, что отказом принять услугу Генрих пренебрежет долгом государя, потому как нет худшей беды, чем убитый король. Граф нахмурился, глядя в кубок, думая о том, сколько понадобится ему еще времени, чтобы свыкнуться со своим новым рангом.
С едой было покончено, но они медлили у костра, наслаждаясь простыми радостями: вином и беседой. Посочувствовали Пьеру де Пре, героический брат которого Гийом оставался пленником, и Саладин никак не давал согласия принять за него выкуп, а Генрих великодушно снес привычные насмешки над молодоженом. Разговор коснулся печальной судьбы двух рыцарей, умерших от укуса змеи, когда часовой доложил о приближении всадников.
Все быстро вскочили на ноги и потянулись за оружием, на случай если это набег сарацин. Но вскоре послышались возгласы «король!», и к моменту, когда Ричард в сопровождении свиты въехал в лагерь, они были готовы к встрече. Не было нужды спрашивать об успехе засады, потому как следом за государем тянулся караван из тысяч — как создавалось впечатление — животных: верблюдов, лошадей, мулов и ослов, которых вели понурые сарацинские погонщики. Вьюки были набиты битком, и рыцари Ричарда в восторженных тонах расписывали свою добычу. По их словам, они взяли золото, серебро, шелка, пряности, сахар, пурпурную краску, пшеницу, ячмень, муку, сарацинские кольчуги, оружие, большие шатры — все это предназначалось армии Саладина под Иерусалимом. Были захвачены почти четыре тысячи верблюдов, хвастали рыцари, и почти такое же количество ослов и мулов, а также пятьсот пленников. Много турок погибло — подкрепления, которых султану уже не видать. То была, как заявляли они с простительной, по мнению Генриха, гордостью, великая победа для франков и великое поражение для сарацин.