Крестоносцы осторожно двинулись вперед. Все вокруг говорило о серьезной осаде. У многих домов были разрушены крыши, кое-где на улицах остались воронки от камней из требюше. Двери разбиты любителями поживиться, на земле стрелы. Встречались и неуместные находки: забытая на лавочке корзинка с яйцами; красная лента для волос, застрявшая в сломанном колесе; дорогой плащ, перепачканный в крови; втоптанная в грязь детская игрушка. Где-то голосил домашний попугай, брошенный в развалинах жилища. Свидетельства хрупкости жизни, неудач, людских страданий, предначертанных в Библии: «Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями».
Оглядевшись, Ричард подозвал Анри ле Туа, своего знаменосца и приказал развернуть штандарт там, где он будет виден из замка. Анри вскарабкался на стену, скинул вниз султанского орла и заменил его на золотого льва короля английского. Один из рыцарей поспешил подхватить орла, решив, что из него получится отличный сувенир. Тут из ближайшей лавчонки вынырнул парень, тяжело нагруженный дорогими шелковыми и льняными тканями. Трудно было сказать, кто удивился сильнее, крестоносцы или мародер. Секунду они глазели друг на друга, потом турок благоразумно бросил добычу и кинулся наутек.
— Господи Иисусе, — промолвил Ричард, внезапно догадавшись.
Полководец с таким опытом, как у Саладина, никогда не допустит, чтобы его солдаты занимались грабежом захваченного города в разгар высадки вражеского десанта. Это мародерство могло означать лишь одно: султан утратил контроль над своими людьми.
— Сомкнуть ряды! — велел король.
Крестоносцы двинулись дальше. Свернув на главную улицу Яффы, они застыли при виде текущей красным сточной канавы. Послышались стоны — многие знали историю про взятие Иерусалима в лето Господне 1099-го: христианская армия вырезала большую часть мусульманского и еврейского населения Священного города, убивали мужчин, женщин, детей без разбора, воины хвастались, что ходили по колено в крови. Но присмотревшись получше, Ричард приободрил своих.
— Это не кровь, а вино, — сказал он, указывая на пирамиду разбитых бочонков.
Послышались возгласы облегчения, а один из пуатуских рыцарей Ричарда, Рауль де Молеон, вызвал общий смех, заявив громогласно:
— Я многое готов простить, только не пустую растрату такого количества доброго вина!
Смех прекратился, когда они увидели то, что ожидает их впереди. Их встречал отряд сарацин с клинками наголо и наложенными на тетивы стрелами.
Люди Ричарда мечи давно держали наготове. Обведя своих быстрым взглядом, король дал приказ и крестоносцы устремились в атаку. Большинство шло под девизом «Гроб Господень, помоги нам!», но некоторые предпочитали «Святой Георг!» или «Дезе!» английского королевского дома. Но боевой клич Андре заставил Ричарда обернуться, потому как де Шовиньи во всю силу легких вопил: «Малик-Рик!»
— Я полагаю, будет честно уведомить сарацин, что они имеют дело с Львиным Сердцем, — пояснил рыцарь, и король ощутил прилив привязанности к человеку, сражавшемуся рядом с ним столько лет и способному шутить за секунду до схватки с врагом.
Слова «Малик-Рик» эхом прокатились по рядам турок, но те не дрогнули, и началась яростная свалка, улицу заполнили мелькающие тела и сполохи стали. И тогда случилось то, на что рассчитывал Ричард — ворота замка распахнулись, и из них высыпали воины, ударив неприятелю в тыл. Зажатые между гарнизоном и королевской ратью, сарацины побежали, а те, кто не сумел, были перебиты или взяты в плен. Вскоре все закончилось.
Осознав, что город отбит, рыцари разразились радостными воплями, а Ричарда обступил благодарный гарнизон. Воины были на седьмом небе и пили благословенный нектар спасения, поскольку уже ждали смерти на стенах замка или от голода. Король разделял их восторг, но не мог дозволить себе роскоши наслаждаться победой. Едва ликование пошло на спад, он подозвал к себе Андре и графа Лестерского.
— Все это замечательно, но праздновать некогда, — сказал Ричард. — Мы заперты армией Саладина в разрушенном городе, не имея достаточно сил, чтобы отразить новый приступ.
— Все лучше, чем истекать кровью на берегу, что мне казалось почти неизбежным, — заявил де Шовиньи. — Если позволишь заметить, милорд король, то была не самая зажигательная из твоих речей. Следуйте за мной, если жаждете стать мучениками, ха!