— Ладно, у Ричарда хотя бы уже заготовлена речь, — пробормотал он, раскидывая ногой склянки, чтобы проложить дорогу к дощатой скамье. Сев, рыцарь заметил недоумение Генриха и натужно улыбнулся: — Личная шутка, парень.
Сняв с пояса флагу, Андре от души приложился к ней.
— Полагаю, с моей стороны опрометчиво надеяться, что вы захватили с собой вина? Будь прокляты эти сарацины, которые вылили в этом городе все до капли. — Де Шовиньи отпил еще глоток, передал флягу Генриху, потом неохотно поднялся. — Лучше покончить с этим. Пойдем, разыщем Ричарда.
Графа перспектива разговора не радовала, и он хорошо приложился к фляге, прежде чем возвратить ее.
— Я едва поверил собственным глазам, когда увидел знамя Ричарда. Скажи, Бога ради, Андре, как ему это удалось?
— Будь я проклят, если знаю, — отозвался рыцарь с кривой ухмылкой. — А мне довелось присутствовать при этом. Я всегда шутил, что люди пойдут за ним хоть в пучины ада. Вот вчера они и пошли.
Когда они вышли наружу, Генрих чуть не задохнулся от смрада. И вскоре обнаружил причину: мимо проезжала еще одна груженная трупами повозка. Но посмотрев на телегу, граф нахмурился.
— Ради всего святого, что...
— А, ты про это? — Андре прикрыл нижнюю часть лица кольчужным воротником, дожидаясь, пока повозка проедет. — Сарацины перерезали всех до единой свиней в городе, потому как их Святая книга считает свиней нечистыми животными. Туши стащили на церковный двор, а потом эти сукины дети бросили в кучу и тела убитых франков. Это подразумевалось как смертельное оскорбление, поэтому наши парни отплатили им той же монетой — наших павших погребли, а свиней мы бросаем за стену вместе с трупами сарацин.
Генрих смотрел вслед телеге, направляющейся по улице к Аскалонским воротам. Его отец любил цитировать Екклесиаста: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом... время войне, и время миру». Святая земля испила долю войны более чем достаточно. Когда же наступит время миру?
— Много убитых, Андре?
— Мы еще не знаем. Когда город берут приступом, кровопролития не избежать. Кто сумел укрыться в замке, тот выжил. Кто не успел, тот погиб. Саладин не хотел резни, потому как намеревался вынудить гарнизон замка к сдаче до подхода короля. Султан пытался удержать своих людей, но без особого успеха. Но предоставлю Ричарду самому рассказать тебе об этом.
Де Шовиньи стал карабкаться по камням к зияющей в стене дыре, и Генрих последовал за ним.
— А где он? — Когда Андре сообщил, что король в своем шатре, у графа все похолодело внутри.
— Король не болен? — вырвалось у него, потому как очень не похоже было на Ричарда прохлаждаться в шатре среди дня.
Генрих с облегчением выдохнул, когда рыцарь покачал головой. Ведь чтобы захворать в Яффе, достаточно просто надышаться этим отравленным воздухом. Граф вздрогнул при мысли, что город очень похож на зачумленный.
— Он вполне неплохо себя чувствует, — продолжил Андре, усмехнувшись спутнику поверх плеча. — У него гости.
И уж потом открыто рассмеялся, глядя на озадаченное выражение лица Генриха. Но наотрез отказался от дальнейших объяснений, пока они не пришли в расположенный с внешней стороны стен лагерь.
Подойдя к королевскому шатру, Генрих услышал доносившиеся изнутри оживленные голоса. Когда их впустили, глазам его предстала сцена почти нереальная, поскольку дядя принимал нескольких эмиров Саладина и мамлюков, сидя, скрестив ноги на подушках, а те хохотали, угощаясь фигами, финиками, кедровыми орешками и сыром. Ричард вскочил с радостным криком. Радушно обнимая племянника, он успел одновременно прошептать вопрос, предназначенный только ему одному, и нахмурился, услышав столь же тихий ответ. Но улыбка, обращенная к сарацинским гостям, была ровно и непроницаемой.
— Вы знакомы с сыном моей сестры, графом Шампанским, — любезно провозгласил король. — Ныне повелителем Иерусалима.
Генрих уже встречался со всеми этими людьми, которые оставались в приязненных отношениях с английским государем даже в самые черные дни священной войны между двумя народами. Абу-Бакр состоял канцлером при брате Саладина аль-Адиле. Они с Ричардом почти сдружились за время мирных переговоров. Айбак аль-Азизи, мамлюк, возглавлял караван, который разграбил Львиное Сердце, но обиды явно не держал. Саньят ад-Дин служил писцом у аль-Адиля, а Бадр ад-Дин Дильдирим аль-Яруки являлся властителем Тель-Башира и был эмиром, высоко стоявшим в фаворе у султана. Гости радушно приветствовали Генриха, которого не в первый уже раз посетила мысль, что его дядя легче находит общий язык с мусульманскими противниками, чем с французскими союзниками.