Оглядываясь по сторонам, он пытался представить, как много из этих людей обречено. Морган сомневался, что Ричарда возьмут живым — единственный способ одолеть его, это убить. А вот Генриха скорее всего пленят — это слишком ценный заложник, чтобы его уничтожить.
— Милорд! — воскликнул он, повинуясь импульсу, и устремился к графу. Тот повернулся в седле. — У меня есть просьба. Если я погибну сегодня, передай леди Мариам, что последняя мысль моя была о ней.
Ему достаточно часто приходилось бывать в битвах, чтобы знать, что это ложь — в бою человек способен думать только о собственном спасении. Мариам достаточно умна, чтобы тоже понимать это. И все-таки послание быть может хоть немного утешить ее.
— Ты ведь знаешь, какие они, эти женщины, — развел руками валлиец. — Такие сентиментальные существа и просто обожают подобные вещи.
— Воистину так, — кивнул Генрих, стараясь поддержать заданный Морганом легкомысленный тон. — Коль дойдет до такого, я передам. Ты же, в случае необходимости, передай такую же весточку моей жене.
Оба хмыкнули, потешаясь над чувствительностью своих дам, но старательно избегали взглядов друг друга, не давая заглянуть себе в душу. Затем Морган поспешил в строй.
Ожидание подошло к концу. Рыцари видели золотые знамена Саладина, слышали зловещий бой барабанов, напомнивший им про тягостный марш на Арсуф, состоявшийся почти год назад. Осознав, что фактор внезапности утрачен, сарацины остановились, но не стали тратить времени, перестраиваясь в боевой порядок. Крестоносцы смахивали заливающий глаза пот, сжимали оружие побелевшими от хватки пальцами и пытались обрести силу в незыблемой твердости их короля.
— Стоять крепко! — взывал тот, и голос его излучал спокойную уверенность. — Мы выдержим!
Сарацинские барабаны нарастили тем, а затем турки, под рев труб и дикие крики, бросились в атаку. Морган привык сражаться верхом на коне, а теперь ему настало время узнать, как дрожит под ногами земля от ударов тысяч копыт. Вражеские лучники пускали стрелы, подтверждая удивительное владение искусством, которым франкам никогда не дано овладеть. Однако большинство стрел отскакивало от щитов. Ричард выжидал, а его арбалетчики тем временем сгорали от нетерпения, играя пальцами на спусковых крюках. Король отдал приказ, и воздух загудел от выпущенных болтов. Лошади ржали и падали, люди валились, крича от боли. Но сарацины продолжали наступать, и пока волна коней и всадников накатывалась на них, крестоносцы стояли, укрываясь за щитами, хотя все инстинкты побуждали бежать.
И в самый последний миг сарацины отвернули. Никто из ощетинившейся стены не дрогнул. Турки раздались в стороны, растекаясь вдоль линии щитов и копий, в тщетных поисках слабого звена в этой оборонительной цепи. А через минуту они уже отступали, поражаемые вслед болтами арбалетчиков, пока расстояние не стало слишком велико.
Гнетущую тишину нарушил взрыв ликующего смеха.
— Разве я не говорил? — воскликнул Ричард. — Нам нужно только стоять крепко, ребята, и победа будет за нами!
Воины снова начали дышать, исчисляя срок жизни уже не минутами. Они благодарили Бога, смеялись и смотрели на Ричарда полными восхищения глазами. Король дал им насладиться моментом, потом напомнил, что еще не все кончено.
— Не расслабляться! Они вернутся.
Ричард был прав — второй натиск не заставил себя ждать. Он оказался не успешнее первого: люди и кони не могли или не хотели рисковать, бросаясь на грозную баррикаду. Третья попытка потеснить крестоносцев тоже провалилась, и даже с расстояния франки видели нарастающие растерянность и ярость сарацинских командиров. Меткость арбалетчиков приносила свои плоды — поле было усеяно телами раненых и умирающих людей и лошадей. Стрелки не разделяли слабости рыцарей к коням, и с удовольствием целились в них, потому как сваленный скакун означал раненого или придавленного всадника.
Собственные потери крестоносцев до поры были весьма невелики: применяемая противником тактика «дождя из стрел» не причиняла серьезного вреда благодаря щитам и доспехам франков. Солнце поднималось выше, и вместе с ним занималась жара. Волосы под шлемами взмокли, тела истекали потом, голоса людей делались хриплыми из-за того, что приходилось дышать в густой пыли. От кучек конского навоза поднимался пар, распространяя запах, смешивающийся со смрадом мочи, потому как воинам приходилось испражняться прямо в строю. Всем хотелось пить — по настоянию Ричарда они приберегали воду, и то дело отмахивались от назойливых мух или разминали затекшие мускулы. Но никто из них не жаловался, потому что продолжал жить.