Андре приготовился к неизбежному спору. Когда вместо этого Ричард только кивнул, рыцарь и граф обменялись встревоженными взглядами. Если король, этот пресловутый трудный пациент, становится вдруг покорным и благоразумным, значит он болен куда серьезнее, чем они подозревали.
ГЛАВА XIX. Яффа, Утремер
Когда вдали показались стены Яффы, Генрих напрягся, как и три недели назад, не зная, что ждет их впереди. Тогда он боялся, что город пал, теперь тревожился, не умер ли дядя за время короткой его отлучки в Цезарею. Ведь вскоре выяснилось — Ричард заболел серьезно, причем настолько, что отрядил Генриха уговорить французов прибыть к ним в Яффу. Граф старался как мог, употребил все свое красноречие и все средства убеждения — он воспринял как обнадеживающий знак тот факт, что французы уже дошли до Цезареи, и замечал во многих французских рыцарях готовность откликнуться на призыв. Но после того, как Гуго Бургундский захворал и уехал в Акру, в командование вступил епископ Бове, который запретил своим воинам идти к Ричарду в Яффу. Мало кто осмелился противоречить ему, потому как прелат словно дубиной размахивал именем короля французского, и все знали, что до отъезда Филиппа на родину он немало яда влил ему в уши. Поэтому назад в Яффу Генрих отплыл всего с горстью людей — храбрецов, для которых клятва крестоносца значила больше, чем милость государя. Его не удивляло присутствие среди этих немногих Гийома де Барре, а вот присутствие Жофре Першского — удивляло, и глядя на стоящего у планшира юного графа, он гадал: отдает ли Жофре себе отчет в том, что нажил в лице епископа опасного врага?
— Насколько все плохо? — осведомился Жофре, не отрывая глаз от гибких дельфинов, скользящих рядом с галерой. Время от времени один из них серебристой вспышкой выпрыгивал из воды. — Сдается мне, дела должны быть очень плохи, раз король проглотил свою гордость и снова попросил помощи у французов.
— Мы не можем позволить себе потерять Яффу, — отрезал Генрих. — Какое-то количество пуленских лордов прибыло по морю за минувшие две недели, но нас по-прежнему слишком мало. У нас меньше трехсот рыцарей, тогда как армия Саладина растет с каждым днем. К нему пришли подкрепления из Мосула, и, по донесениям наших лазутчиков, еще больше воинов идет из Египта. Мы пытаемся отремонтировать городские стены, но больных очень много. И всех сильно удручает хворь короля...
— Саладину известно о недуге государя?
Наивный вопрос Жофре вызвал на губах графа слабую улыбку.
— Он скорее всего узнал об этом еще прежде самого Ричарда. Шпионов у султана больше чем священников в Риме. Ричарду очень хотелось персиков и слив — единственное, что он мог проглотить, и Саладин посылал ему корзины с фруктами и снегом с горы Хермон, чтобы ослабить горячку. Пронюхай об этом Бове и Бургундец, сочли бы лишним доказательством того, что мой дядя и султан сообщники по обширному заговору с целью обратить христианский мир в ислам.
— Доказательства их мало волнуют, — отозвался молодой граф Першский с горечью, подсказавшей Генриху, что не все французские крестоносцы довольны своими командирами.
Они уже подходили к гавани, и Генрих с облегчением выдохнул, заметив, как люди машут и улыбаются при виде его сине-бело-золотого штандарта. Его не стали бы так встречать, умри дядя за время этой поездки в Цезарею.
Часть солдат предпочитала размещаться в палатках, считая воздух Яффы нездоровым. Но Ричарда для вящей безопасности перевезли в замок — существовали опасения, что больной король может стать неотразимой приманкой для сарацинских недругов. Когда Генриха проводили в комнату дяди, он невольно замер на пороге, настолько душно было внутри. Стояла летняя жара, но в нескольких жаровнях пылали угли, и одного взгляда на закутанную в одеяла фигуру графу хватило, чтобы понять причину. Цикл начался вновь: жестокий озноб сменялся страшной горячкой и потоотделением. Ричард дрожал так, что стучали зубы, но трясущейся рукой поманил племянника к себе.
— Не... повезло? — Голос короля совсем не походил на прошлый, звучал невнятно глухо.
— Мне так жаль, дядя. Я очень старался. Но Бове именем Филиппа приказал всем оставаться в Цезарее. Гуго Бургундский заболел и вернулся в Акру, хоть я и сомневаюсь, что он был бы более сговорчив.
Стараясь хоть немного развеселить короля, Генрих приукрасил действительность, рассказывая, что у герцога «все кишки вывернуло наизнанку», а в Акру он ехал, «прижимая к себе ночной горшок так, будто это Священный Грааль».