Я до сих пор безмерно сочувствую казненным и их близким. Сочувствую всем погибшим во время Третьего крестового похода, как воинам, так и мирным жителям. Не так-то просто прирожденному пацифисту продираться через такое количество крови и трупов, описывая средневековые битвы! Как писатель и как читатель я столкнулась с одним из самых серьезных вызовов — не судить людей другого века по стандартам поведения века нашего. Правда в том, что практически любой из феодальных властителей совершал поступки, которые нам показались бы отвратительными, и этот список включает Ричарда, его отца Генриха, Саладина и большинство тех, о ком я писала многие годы, за возможным исключением слабоумного бедолаги Генриха VI. Но я старалась не впадать в ханжество, для чего достаточно было вспомнить о жертвах среди мирного населения, которые унесли войны, случившиеся за время моей собственной жизни. Поэтому призывы Франциска Ассизского всегда будут гласом вопиющего в пустыне.
«Львиное Сердце» стал уникальным писательским опытом. Никогда в моем распоряжении не имелось такого изобилия свидетелей и отчетов о событиях — самое близкое сравнение относится к убийству Бекета в Кентерберийском кафедральном соборе. Это было чудесно и разбаловало меня в отношении других книг. В моем распоряжении оказались чудесные источники: две хроники, написанные теми, кто сопровождал Ричарда в Третьем крестовом походе; три сарацинских хроники, созданные очевидцами, причем двое из них входили в ближний круг Саладина. Есть и другие хроники, список которых я привожу в «Благодарностях», но именно произведения поэта Амбруаза, клерка Ричарда и Баха ад-Дина ибн-Шаддада я нахожу совершенно бесценными.
Представьте, что вы читаете описания битвы, составленные людьми, принимавшими в ней непосредственное участие. Баха ад-Дин наблюдал, как Ричард высаживается на берег у Яффы. Он живо описывает его красную галеру, красную тунику, рыжие волосы и красный штандарт. Автор «Итинерариума» сравнивает бег сарацинских коней с полетом ласточки, объясняет, как лечить укус тарантула терьяком, доступным только состоятельным людям. Как хронист-крестоносец, так и хронист-сарацин описывают героическое жертвоприношение Гийома де Пре. Иногда мне приходилось примирять расхождения в отчетах. Амбруаз пишет, что галеры Ричарда, будучи не в силах захватить огромный сарацинский корабль, таранили его. Баха ад-Дин утверждает, что капитан отдал приказ затопить судно. Я сочла вполне вероятным, что правы были оба историка.
Со страниц этих анналов можно почерпнуть даже незначительные детали. У Филиппа под Акрой пропадает сокол. Сарацинская невольница, очаровывающая Ричарда пением во время его визита к аль-Адилю. Жалобы относительно мошек, называемых синселлами. Крепостная калитка в Мессину и Тамплиерская лестница в Яффе. Персики, сливы и снег, посылаемые Саладином больному Ричарду. Единственный раз, когда Ричард видел Священный город. Внезапный туман, наползший с моря и отрезавший арьергард крестоносцев во время марша на Яффу. Логистика средневековой армии в походе — с этим мне никогда прежде не доводилось встречаться. Несправедливое изгнание Ричардом с Сицилии Гийома де Барре, и их примирение после нападения аль-Адиля на арьергард. Неожиданный интерес Филиппа к Джоанне. Отчаяние Ричарда, пытающегося примирить долг короля с долгом крестоносца. Даже имена воинов, павших в битве. Диалоги, долетающие до нас подчас из уст самих говоривших. И Фовель, кипрский скакун, сведший с ума Ричарда и хронистов.
Ричард действительно сломал меч в стычке с вполне объяснимо разозленным сицилийским крестьянином, и при короле в тот момент находился только один рыцарь — я позволила себе сделать этим человеком Моргана. Львиное Сердце на самом деле прибыл на Кипр как раз вовремя, чтобы спасти сестру и невесту — всего несколько часов спустя после того, как Исаак Комнин выдвинул Джоанне и Беренгарии ультиматум. Никакой писатель не отважится изобрести драматический момент такого накала. Мне пришлось принижать градус героизма на поле сражений в отличие от описываемого в хрониках, потому как я не хотела, чтобы читатели подумали, что их пичкают Голливудом. Но Ричард воистину проехал взад-вперед строя сарацинской армии под Яффой. Сообщи об этом хронисты Ричарда, я бы усомнилась, но сведения проистекают от двух мусульманских историков. Баха ад-Дин был сокрушен тем, что никто не осмелился принять вызов Ричарда.
Я позволила себе единственное отклонение от установленных фактов. Речь о главе тридцать второй. Ричард действительно советовал племяннику Генриху принять иерусалимскую корону, но предупреждал о риске женитьбы на Изабелле, которую считал официально состоящей в браке с Онфруа Торонским. Но с глазу на глаз Ричард и Генрих не встречались — обмен мнениями осуществлялся через посланцев, потому как пулены настаивали на скорейшем заключении брака. Но раз это роман, я устроила для драматического эффекта личную беседу между дядей и племянником. А еще передвинула убийство Ричардом дикого кабана с апреля на февраль. И поскольку хронисты не удосужились описать дворец в Акре, я использовала рассказ о дворце в Бейруте.