— Мы не можем больше ждать, — начал он, возвысив голос так, чтобы было слышно всем. — Саладин водит нас за нос. Он будет и дальше тянуть время, уклоняться и делать все, чтобы отсрочить расплату, ведь каждый день, который проводим мы в Акре, потерян для нас и выигран для него. Украденное время султан употребляет на укрепление Яффы, Арсуфа и Цезареи и, насколько нам известно, ожидает подкреплений из Египта. Через два месяца начинается сезон дождей, и как мне сказали, вести кампанию будет невозможно по причине того, что дороги превратятся в болото. Поэтому если мы не выступим в ближайшее время, то можем застрять в Акре до весны. Вам не стоит объяснять, что означает такая задержка для нашей армии. Если мы позволим Саладину переиграть нас, то все принесенные за минувшие два года жертвы окажутся напрасными. Воины перестанут нам верить, и кто их осудит?
Король не утруждал себя разъяснениями, полагая, что его слушатели прекрасно представляют, какое разрушительное действие окажет зимовка в Акре на мораль в лагере. Многие ли почувствуют стремление сражаться после месяцев, проведенных в игре, ссорах, распутстве и пьянстве? Ричард помолчал, ожидая ответа. Но никто не возразил, даже французские сеньоры, привыкшие спорить с ним по любому пустяку. Никому не хотелось терять возможность вернуть Истинный крест и освободить такое множество христианских невольников. Не доставляла удовольствия и перспектива упустить кучу денег — щедрость Ричарда вошла в легенду наравне с отвагой, и бароны были уверены, что выкуп будет поделен, дав им возможность расплатиться со своими людьми и покрыть расходы. Последнее соображение было немаловажным, поскольку многие крестоносцы потратили все, отправляясь в поход. Но все они являлись солдатами, и подобно Ричарду понимали, что оставаться в Акре не выход. Ничто не может быть важнее успеха крестового похода, даже частица Истинного креста или несчастные, томящиеся в темницах Дамаска.
Вызывающий взгляд Ричарда переместился с Гуго на епископа Бове. Филипп де Бове выглядел как человек, прикусивший язык, чтобы не кинуться возражать просто в силу привычки. Гуго стоял понурившись, повесив голову на грудь — поза говорила о жестоком разочаровании, вызванном потерей выкупа. Почувствовав на себе взгляд Ричарда, герцог поднял глаза.
— Хочешь услышать наше мнение? — с сарказмом спросил он. — Всегда пожалуйста. Разумеется, ты выбрал такой момент, когда только полоумный не согласится с тобой. Правда в том, что у нас нет выбора, и все в шатре знают это.
Немцы либо погибли при осаде, либо отправились домой с герцогом Леопольдом. Но при армии оставалось немалое число фламандцев, и Жак д’Авен выступил от их имени, согласившись, что дальнейшая задержка недопустима. Ги де Лузиньян, его братья, великие магистры тамплиеров и госпитальеров, венгерский граф и некоторые из епископов говорили следом, поддержав предыдущих ораторов, Ричарду подумалось, что это, наверное, первый и последний раз, когда они демонстрируют такое единодушие. Серьезных возражений король и не ожидал, но, будучи избавлен от привычного соперничества и спеси, вздохнул с облегчением.
Задать лежащий на поверхности вопрос выпало Генриху:
— А как тогда нам поступить с гарнизоном Акры?
— Как? — мрачно переспросил Ричард. — Есть только четыре варианта, и ни один из них не хорош. Мы не в состоянии выделить достаточного количества воинов, чтобы обеспечить охрану почти трех тысяч пленников, а я не намерен оставлять жену и сестру в одном с ними городе, не исключив возможности. что заключенные могут вырваться на свободу. Не можем мы и взять их с собой в поход на юг. У нас нет даже провизии, чтобы прокормить несколько тысяч лишних ртов, так как Саладин намеренно опустошил окрестности, дабы мы не могли добыть пропитание с земли. Просто отпустить их нельзя — наши люди взбунтуются. Многие из воинов недовольны капитуляцией, они полагают, что заслужили право взять город приступом и отомстить за гибель друзей и товарищей. Освободи мы такое множество сарацин, с которыми придется сражаться снова, не получив при этом и денье, солдаты опять же придут в ярость, и кто их осудит? Насколько вижу, выбор остается только один — казнить пленников.
Никто не брался оспорить логику, но не всем подобное решение было по душе — сарацины отважно сражались и сдались в обмен на обещание сохранить им жизнь. Но вслух озвучить сомнения решился только Генрих.
— Жаль, потому как они во время осады проявили доблесть, — сказал он. — Не будь они неверными, я почел бы за честь сражаться бок о бок с любым из них.