Вернувшись к своему штандарту, Ричард соскочил с седла и наказал сквайрам привести Фовеля, потому как испанский скакун уже покрылся пеной. Когда рядом объявился кузен Морган с фляжкой, король с благодарность принял ее и стал пить так, будто внутри находилась амброзия, а не теплая, несвежая вода. Ему хотелось плеснуть себе на голову, но снимать шлем на расстоянии полета стрелы от сарацинских лучников было опасно. Сегодня арьергард был доверен госпитальерам, и Ричард сообщил Моргану, что воины-монахи уже потеряли немало лошадей.
— Странно видеть рыцарей, идущих вместе с пехотой со своими копьями в руках. Я наблюдал, как люди рыдали над убитым конем, но не проливали ни слезинки над телом погибшего товарища.
— Граф Сент-Поль тоже лишился изрядного числа лошадей, и громогласно сетует на это, — заметил валлиец и закашлялся, вдохнув поднятую таким множеством ног пыль.
В отличие от облаченных в доспехи рыцарей, коней ничто не защищало от турецких стрел. Поместив рыцарей за щитом из арбалетчиков и копейщиков, крестоносцы рассчитывали укрыть животных, ибо те, естественно, становились первой целью любого сарацинского натиска.
— Эта земля не годится ни для человека, ни для скотины, — буркнул Морган, которого обуяла внезапно тоска по зеленым долинам и холодным тумана Уэльса. Но когда Ричард вскочил на Фовеля и собрался продолжить патрулирование, напросился ехать с ним.
До Соленой реки, где крестоносцы планировали разбить лагерь, оставалось всего две мили. Авангард уже начал ставить палатки, когда сарацины предприняли последнюю атаку на арьергард, отчаянную попытку спровоцировать госпитальеров на ответный удар. Однако, добравшись до хвоста колонны, Ричард и рыцари обнаружили, что воины маршируют в плотном строю, хотя у многих в доспехах засело столько стрел, что они стали похожими на ежей. Король остановился ровно настолько, чтобы крикнуть, обращаясь к Гарнье Наблусскому: «Молодцы!» — а затем кинулся вместе со своими рыцарями на атакующих.
Как и прежде, сарацины бежали от удара, но на этот раз возобновили натиск, едва франки повернули коней с целью присоединиться к колонне. Копье Моргана скользнуло по сарацинскому щиту, но тут словно из ниоткуда возник другой турок, размахивающий ребристой палицей. Валлиец не успел среагировать, не успел даже испугаться. Но взметнувшееся над ним оружие не опустилось. Лицо сарацина исказилось, он выкрикнул что-то на чужом языке, палица выпала у него из руки. И только когда язычник повалился с седла, Морган увидел вонзившееся между лопаток копье.
— Диольх ин фаур, — прошептал он по-валлийски, благодаря Всевышнего и Андре де Шовиньи за своевременное вмешательство. Андре уже разворачивался на поиски очередного противника. Пришпорив скакуна, Морган последовал за другом.
А впереди Ричард гнался за вражеским лучником. Турок с ужасом оборачивался на быстро приближающегося короля, и Морган издал торжествующий вопль, будто это он сам скакал на Фовеле, способном перегнать ветер. А потому удивился, когда сарацин начал вдруг отрываться. Переведя взгляд, валлиец заметил, что Фовель резко останавливается, а из-под его копыт летят в разные стороны песок и пыль.
— Господи Иисусе! — послышался вопль Андре.
И только натянув поводья рядом с Ричардом, Морган заметил торчащее в боку у короля древко.
Андре, никогда не выказывавший страха в битве, теперь побледнел как мел.
— Насколько тяжело?
Ричард тряхнул головой и ничего не ответил. Зная короля, никто не поверил ему — он никогда не прекратил бы погоню из-за стрелы, просто воткнувшейся в кольчугу. Морган находился достаточно близко и разглядел, что это арбалетный болт. У него перехватило дыхание, потому как валлиец знал, что судьба Святой земли и судьба Ричарда, к добру или к худу, неразрывно переплетены между собой. После мгновения паники здравый смысл взял свое. Молодой рыцарь понял, что ранение не может быть смертельным, потому как король способен держаться в седле. Если рана не загноится, конечно — мысль была настолько пугающей, что валлиец торопливо перекрестился, отгоняя ее прочь.
Андре пришел к такому же умозаключению и выразил свое облегчение в ярости, гневно потребовав сообщить, с какой стати Ричард сражается без щита. Король посмотрел на де Шовиньи как на сумасшедшего.
— Когда я копьем выбил сарацина из седла, у меня лопнул на щите ремень. Как мне следовало поступить: призвать остановить битву, пока оруженосец не принесет новый?
Андре еще кипел от возмущения и не готов был признать несправедливость или нелогичность своих доводов. Ричард слишком часто играл в поддавки со смертью, поэтому даже если он не заслуживал выговора в этот раз, то вполне заработал его за проявляемую ранее беспечность.