Но у крыльца дома Чарли стояла самая настоящая машина — прекрасная машина. Длинная, хищная, словно припавший к земле леопард, она пахла тонкой дорогой кожей, блестела и лоснилась в свете фонарей. Машина притягивала и отталкивала одновременно. Ведь Чарли знал, что от машины исходит запах, который порой сжимает железными клещами его грудь, и тогда он кашляет, пытаясь наполнить легкие и кровь кислородом.
Мальчик сел на заднее сиденье, Рафи — за руль, и они поехали. Рядом с Чарли тяжело дышал Трой. Машина стремительно мчалась по дороге — легкая и быстроходная. Чарли пришло в голову, что, наверное, здорово управлять такой штукой. Может, и ему как-нибудь доведется.
— Откуда у тебя машина? — наконец решился спросить мальчик.
— Сделал кое-кому одолжение, — ответил Рафи.. — Вот он и дал мне поводить.
Фары отражались в лужах, оставшихся от недавнего дождя, и казалось, что машина плывет по желтоватому морю огней. Чарли уставился в окно, пытаясь отвлечься от тягостных мыслей.
Машина выехала на окраину, подъехала к многоэтажному дому и остановилась. Нужная им квартира оказалась на одиннадцатом этаже. Занавесок на окнах не было.
— Извини, что не слишком уютно! — Рафи явно развлекался.
Чарли огляделся. Действительно, уютом тут и не пахло. На стенах болтались обрывки скотча — когда-то здесь висели плакаты. В квартире были две крошечные спальни, полупустая гостиная и небольшая кухня с абсолютно пустым холодильником и грязноватым столом.
Марты дома не оказалось. Было очевидно, что ее тут никогда и не было. Вряд ли тут вообще кто-нибудь жил.
— Ужин. — Рафи ткнул пальцем в упаковку ссохшихся крабовых палочек.
Но Чарли не интересовала еда. Куда интереснее было другое — замки!
— Это моя комната, твоя — там. — Рафи небрежно махнул рукой в сторону второй спальни. — Мама скоро придет.
Было совершенно ясно, что Рафи с Мартой никогда тут не жили. Интересно, Рафи его за дурака держит? Конечно, Сэдлер никогда не обращал на него внимания, но чтобы настолько… С другой стороны, если Рафи не воспринимает мальчишку всерьез, то он не запрет двери и окна как следует, а значит, Чарли будет легче сбежать.
— Отлично, — сказал мальчик вслух.
Он изо всех сил старался казаться вежливым и немного смущенным.
Тем временем в голове Чарли уже оформился план. Он сделает вид, что пошел спать, а когда наступит глубокая ночь, просто встанет и уйдет. До утра его вряд ли хватятся.
— Не могу поверить, что я это допустила, — всхлипывала Магдалина. — Не могу поверить! Какая же я дура!
Анеба устало посмотрел на жену.
— Успокойся, — сказал он. — Ты не виновата.
— Я должна была предвидеть!
— Нет, — сказал Анеба.
— Да! — вскрикнула Магдалина. — Дура!
— Нет, — повторил ее муж.
Родители Чарли сидели в крошечной каюте на одной из двух жестких коек. Между койками втиснулся железный стол, а в углу виднелся железный унитаз без сиденья. Каюта походила скорее на камеру. Пахло солью и влажным металлом. Окон не было, дверь заперта — не выбраться.
Одну из стен каюты занимало странное зеркало. По другую сторону зеркала располагалась чуть более уютная каюта, в которой сидели двое мужчин. Один — большой и толстый, другой — худой, с лицом хлюпика и плаксы. С их стороны зеркало «превращалось» в прозрачное стекло. Мужчины наблюдали за узниками.
— Я думал, они вроде как умные будут, — протянул толстый.
— Да уж, — согласился худой.
— Так почему она канючит и обзывает себя дурой? — снова подал голос толстый.
— Да уж, — не к месту ответил худой.
К слову, толстяка звали Уиннер, а его напарника — Сид.
Мужчины снова уставились на пленников.
— Если я не дура, — продолжала Магдалина, — то почему же я села в машину к этому типу — Рафи Сэдлеру?
— Потому что он сказал, будто Чарли ранен, — ответил Анеба. — Любой бы поступил так на твоем месте.