Видимо, так прорвалась из душевных глубин Самсона тайная печать его божественного дара, которую он изо всей силы швыряет миру в лицо. Двойственность, как огонь, безумствует в нем: монашество и вожделение; тело с гигантскими мышцами и душа «художественная» и возвышенная; дикость убийцы и понимание, что он — лишь инструмент в руках некоего «Божественного Провидения». Можно снова вспомнить его упорное желание сохранить при себе свой секрет и в то же время отчаянную потребность в близкой душе, которой можно открыться…
И разве удивительно, что ему нужны триста лисиц, никак не меньше, чтобы все это выразить?
Филистимляне сначала мстят тому, кто (по их мнению) причинил им зло, — женщине из Фимнафы. Идут и сжигают ее и отца ее. Огонь за огонь. Самсон расправляется с ними и за это: «перебил он им голени и бедра». Так шаг за шагом расширяется эта странная война между одним человеком и целым народом; человеком, который от чрева матери посвящен «спасать народ Израиля», но на деле его «спасание» ничем не отличается от побоищ, учиняемых филистимлянами.
Здесь необходимо напомнить то, что в пылу рассказа могло позабыться: Самсон был судьей, народным предводителем, который судействовал в Израиле двадцать лет. Судьей, без сомнения, странным: когда он встречался с людьми своего народа? Когда занимался их проблемами и садился разбирать их споры между собой? Всякому, кто читал эту притчу, известно, что жизнь и деяния Самсона всегда направлены вовне, на филистимлян — с ними у него отношения любви и мести, с ними пиры и битвы (в Ветхом Завете немало моментов, из-за которых Самсон видится израильскому читателю больше «филистимлянином», чем евреем…).
Тем не менее повесть о нем удостоилась того, чтобы войти в Ветхий завет и быть рассказанной в подробностях; даже если время от времени Самсон заслуживает порицания из-за своей агрессивности, дебоширства и сластолюбия, в сознание еврейского народа он вошел как национальный герой и превратился в символ. Возможно, потому, что в его отверженности, в его страстной потребности сохранить свою исключительность и в его не знающем границ стремлении перемешаться и слиться с чужаками очень сильно выражены именно «еврейские» мотивы.
И еще: евреи во все времена гордились рассказами о его геройстве и стремились стать, как он, — силачами, смельчаками, обладателями великой мужской силы. И не менее этого они преклонялись перед его способностью совершить жесткое, силовое действие без тормозов и угрызений совести — способностью, наличие которой история на протяжении тысячелетий (вплоть до появления государства Израиль) не признавала за «червяком-Абрамом».
На иврите он почти всегда зовется Самсоном-Героем, и спецподразделения израильской армии носят его имя — со времен Войны за независимость («Шаули Шимшон») и вплоть до подразделения «Шимшон», созданного в период Первой интифады[33] (стоит также припомнить сеть спортивных центров, созданную в Израиле в шестидесятые годы атлетом Рафаэлем Гальпериным и названную «Центром Самсона»).
На самом деле в реальности государства Израиль иногда обнаруживается то же неадекватное отношение к собственной силе, что и у Самсона. Поэтому огромная военная мощь, которой владеет сегодня Израиль, не раз оказывалась «богатством не впрок». Не преуменьшая опасностей, грозящих Израилю, не можешь отделаться от ощущения, что чувство «обладателя невиданной силы» так и не проникло по-настоящему в израильское сознание. И отношение к этой силе, которая часто воспринималось как истинное чудо, не раз сопровождалось всевозможными искажениями. А подобные искажения могут привести к переоценке достигнутой силы, к превращению этой силы в самодовлеющую ценность, а также к тенденции почти автоматически переходить на силовую атаку вместо поисков других путей воздействия — типично «Самсоновы» линии поведения.
К этому можно добавить развитое у израильтян чувство потери безопасности, возникающее при каждой угрозе (чувство, свойственное и Самсону, когда в некоторых ситуациях он вдруг будто рассыпается на куски и сила его мгновенно иссякает). Чувство это, не соответствующее реальной мощи и силе страны, не раз влекло за собой преувеличенный боевой отпор. Все это, как мне представляется, указывает на ощущение непрочности силы, которой Израилю удалось достичь, и на внутреннюю неуверенность в собственной защищенности. Это, безусловно, вызвано и реальными опасностями, которые подстерегают Израиль, но также и основной его трагедией — одиночеством в мире: еврейский народ — не «как все народы», а государство Израиль создано «условно», и его будущее в мире поставлено под сомнение и окружено опасностями. И этого ощущения не стереть всем атомным бомбам, произведенным Израилем по программе, именовавшейся «Самсоновым решением».
33
Интифада (араб.) — палестинский народный бунт. Первая интифада — декабрь 1987 — лето 1992 гг. —