— Полагаю, граф, — Аскаланте, усадив нас на скамьи, проницательно посмотрел на Мораддина, — эти господа — твои друзья?
Он указал рукой на меня и Тотланта.
— Разумеется, — ответил Мораддин. — Сударь, у нас неприятности. За нами охотится стража. Человек, который привел нас сюда, сказал, что в этом доме можно найти убежище.
— Один из редких разумных поступков Тот-Амона, — как бы невзначай заметил герцог. — Знаешь ли, в Аквилонии происходит нечто удивительное, и я отказываюсь понимать смысл некоторых событий. Если уж ты стал моим гостем, то не мог бы хоть частично открыть завесу незнания?
Мне показались странными слова господина герцога. Он старательно делал вид, что ему интересна история нашего появления в этом доме, любопытны обстоятельства нашей встречи с Тот-Амоном и подробности пребывания Мораддина в Тарантии… Однако я видел в его глазах не столько интерес, сколько настороженность. Аскаланте постоянно делал паузы в разговоре, словно что-то прикидывал…
— Эй, почтеннейший герцог! Кажется, время ужинать?
Беседу оборвали как раз тогда, когда Мораддин говорил о своем пребывании во дворце. Голос показался знакомым, и я обернулся.
Вниз по широкой мраморной лестнице спускался не кто иной, как Хальк, барон Юсдаль.
Живой, здоровый и невредимый. И завернутый в эту ужасную одежду, которая называется тогой. Он-то откуда здесь!?.
— О, у тебя гости, Аскаланте? — как ни в чем не бывало сказал Хальк, миновав последнюю ступеньку и подойдя к нам. Каждого — и Мораддина, и меня с Тотлантом — господин библиотекарь одарил холодным незнакомым взглядом. Будто впервые видел. — Представь нас, пожалуйста.
Герцог встал, назвал Халька по титулу, затем назвал наши имена. Я не знал, что и делать, однако, встретившись глазами с Мораддином, уловил его недвусмысленный приказ: «Молчи!»
— Очень рад, господа, нашему знакомству. Милорд граф, мы мельком виделись во дворце, кажется? — чинно раскланявшись со всеми, сказал Хальк и озорно глянул на меня. — Ого, какой здоровяк! Пожалуй, превосходит ростом короля Конана да и в плечах пошире… Аскаланте, когда все-таки ужин?
— Вскоре, — ответил герцог. — Господа, давайте сейчас прервем нашу беседу. Я прикажу немедленно приготовить ванны для гостей и новую одежду. Хальк, сделай одолжение, сходи к домоправителю и прикажи от моего имени готовить вечернюю трапезу.
Хозяин дома удивительно быстро спровадил нас и Халька прочь. Когда слуга провожал меня через крытый витражными стеклами переход к домику, в котором располагались бани, я чувствовал, что в моей голове все мысли превратились в кашу. Что происходит? Откуда здесь появился Хальк? Он ведь схвачен гвардейцами и отправлен в тюрьму! Почему господин герцог так радушно принял нас? Что в его доме делает стигийский волшебник по имени Тот-Амон? Отчего Тотлант испытывает перед этим колдуном, если не страх, то глубокое почтение?
Ничего не понимаю!
Слуга оставил меня в обширной, выложенной мрамором теплой комнате, большую часть которой занимал глубокий, заполненный прозрачной водой бассейн. На темном деревянном стульчике лежали чистая нижняя рубаха и штаны, а на полу громоздился кованый серебряный поднос, на котором стояла бутыль с красным вином, окруженная яблоками и какими-то другими фруктами с ярко-оранжевой плотной кожурой. Хорошо герцоги живут…
То ли дело у нас в Райте баня была! Дом деревянный, две бочки с водой, на очаге камни разогреваются, чтобы потом на них плескать и тем самым добывать пар. Дымком пахло, березовыми вениками и пивом. Почему все это сгинуло безвозвратно?..
Я разделся, кинул грязную одежду в угол и совсем было собрался нырнуть в воду. Отдохнуть хотел.
— Можно к тебе? — послышался от двери тихий тонкий голосок. Я оглянулся и моментально свалился в бассейн. Девица. Нехорошо, чтобы девица видела мужчину обнаженным.
— Меня зовут Айзи, — сказала русоволосая молоденькая девушка, входя в банную комнату. — Господин сказал, что тебе будет скучно одному.
— Мне? — оторопело переспросил я, переворачиваясь на живот и хватаясь за невысокий бортик, огораживавший бассейн. — Не, мне и так хорошо…
— А со мной будет еще лучше, — вкрадчиво сказала девица и, вовсе не смущаясь, сбросила легкую бордовую одежду, немного напоминавшую халаты, которые привозят в Пограничье туранские купцы. У меня аж голова закружилась. Это что же делается?
Девица спокойно подошла к громадной ванне, медленно спустилась в воду по мраморным ступенькам и подплыла ко мне.
— Может, не надо, а? — тихонько спросил я, но ее рука уже скользнула по груди и вниз по животу.
— Это совсем не страшно, — ответствовала Айзи, а ее ладонь опускалась все ниже и ниже. — Просто делай все, что я говорю.
Я прекрасно знаю, что всякому мужчине нельзя быть с женщиной до свадьбы. Это что же, теперь на Айзи жениться придется? Или в Аквилонии уложения другие? Но все равно это неправильно. Даже боги и богини не допускают меж собой ничего подобного. В том древняя правда… Я вот, например, слышал, что побережные ванахеймцы, уходя в долгий боевой поход на кораблях, с собой женщин вовсе не берут. И ничего, как-то обходятся.
А она, то есть Айзи, всяко очень красивая. И настырная. Словно не замечает, что я ее побаиваюсь.
— Молчи-и… — пропела она, играя пальчиками где-то внизу. — О боги, какой же ты громадный…
Это уж точно. Не зря меня в деревне «оглоблей» дразнили.
Интересно, а к Мораддину и Тотланту тоже девицы пришли? Они ведь в соседних комнатах расположились…
— Тише… — шептала Айзи. — Ты что же, никогда не был один на один с женщиной?
— Не, — признался я, стараясь отодвинуться в сторону. — Я должен был жениться следующим летом на Асбьерн, дочери соседа. Но она умерла от зеленого огня…
— Зато я еще жива, — усмехнулась красавица. — И вообще, чего ты перепугался?
Да и не перепугался я вовсе. Просто в непривычку все это…
Я оставил мысли о древнем богопочитании и бросился в приготовленный Айзи омут неблагочиния. Мир, он, конечно, к упадку клонится. Но кое-что приятное в нем еще осталось.
К летописи прилагается копия письма офирского посла в Тарантии графа Ливодиона королю Амальрику. Отправлено со спешной посольской почтой 10 днем первой зимней луны 1288 года.
«Ваше королевское величество!
С величайшей скорбью вынужден принести своему королю известие о грядущей войне. Новый аквилонский монарх, как я уже неоднократно докладывал, заняв трон, принялся за дело обустройства своего государства с рвением, неслыханным во времена Вилера, а уже тем более Нумедидеса. Однако бьющая ключом жизненная энергия государя Конана во многом была бы достойна лучшего применения. Мало того, что король оставлял государство не менее чем на восемь седмиц ради поездки в Пограничье, так по возвращению он и вовсе приобрел черты не примитивного авантюриста (как мы все полагали ранее), а опасного для всех стран Заката агрессора.
Спустя день по приезду Конана Аквилонского в Тарантию из пределов Полуночных земель, был издан странный эдикт, ограничивавший свободу торговли офирским купцам, отчего дела многих крупнейших торговых домов и цехов Офира начали резко ухудшаться. Сим указом воспрещалось продавать на территории Аквилонии изделия из золота по цене свыше 10 серебряных солидов за унцию (при обычной стоимости от 15 до 25 солидов, в зависимости от высокопробности металла), торговцы стали вынуждены платить двойной налог, а товары из Кофа, Турана и других монархий Восхода, ввозимые в Аквилонию офирцами, и вообще отныне облагаются пошлиной, равной их стоимости. Нет нужды говорить тебе, мой король, что подобные действия короля Конана вызвали резкое повышение цен на товары наших купцов и, соответственно, недовольство аквилонцев.
Затем обстановка стала ухудшаться. Наши конфиденты в Военной управе донесли, что Конан собрал совет военачальников, на котором присутствовали большинство центурионов, трибунов и легатов аквилонского войска; на сём совете же обсуждалось Фегберское Уложение от 1102 года об установлении пограничных рубежей между странами Заката, а если точнее, его Четвертая статья, по которой граница между Аквилонской и Офирской монархией закреплялась в междуречье рек Тайбора и Красной, от полуденного окончания Немедийских гор до среднего течения Красной реки и города Либурн. Мне сообщили, что управители Аквилонии склонны пересмотреть статьи Уложения в пользу своего королевства и передвинуть границу на восход не менее, чем на 50 лиг до отрогов Кофийского хребта.