Всласть накричавшись, Северус обозвал ненавистного отпрыска Поттера косоруким идиотом. Ох, какое же это наслаждение — выплеснуть негатив на мелкого засранца и видеть, как того корежит и корчит. Всё было бы отлично, вот только… Салли-то чего плачет? Чего она-то ноет, слезы беспрестанно вытирает? Как будто он на неё тут криком изошел, на неё кричит-рычит… Эллени и Тедди с Дарром смотрели на него, как на треснувшую колбу со штаммом сибирской язвы: с таким же ужасом и изумлением, словно он, зараза такая, уже вырвался из лаборатории и понесся по миру, заражая всё живое…
Отмахнувшись от подкрадывающейся совести, Северус содрал с Поттера пару баллов за косорукость и плохую фамилию и распустил класс вровень с прозвеневшим звонком. Бросая на профессора странные взгляды, дети собрали вещи, прибрались на столах и вышли, старательно затыкая и утягивая за собой некую лохматую девочку, которой явно хотелось высказаться в его адрес, а судя по гневному блеску карих глаз, она хотела сказать ему что-то нелестное и ругательное.
Ушли все, кроме Салли. Снова вытерев слезы, она тоскливо взглянула в глаза отцу и как-то разочарованно произнесла:
— Зря мы с мамой пощадили твою больную гордость и не сказали тебе о сыне.
— О чем? — тугой ком ужаса сдавил горло, мешая дышать. Салли с усилием провела ладонью по глазам, стремясь остановить слезы, которые продолжали литься. Всхлипнула, сдавленно заговорила:
— Гарри твой сын. Я знаю, ты не изменял маме… но кто-то очень хотел от тебя ребёнка, так сильно хотел, что пошел на обман с Оборотным зельем.
Северус моргнул, невидяще глядя в стену: Лили… Лили под оборотным, изображающая Мэри. Тот единственный раз, когда Мэри запахла розовой водой, которой никогда не пользовалась, но ею постоянно душилась Лили Эванс, а потом и Поттер. Как же он не обратил внимания на тот тончайший нюанс? На тот краткий миг чужого запаха? Но в том-то и дело, что он решил, что это беременная Мэри экспериментирует с духами, примеривая их к себе, чтобы понять, от какого запаха её меньше всего тошнит…
Вспомнилась ему и двухлетняя Салли, плачущая в кроватке и зовущая неведомого Гайи… И она же потом сказала им, глупым взрослым родителям, что Гайи — это Гарри, её брат. Как же он не связал это воедино? А вот так! Потому что даже и на миг представить себе не мог, что у него где-то на стороне родится ещё один ребёнок!
Голос дочери прорвался сквозь пелену воспоминаний, пробив стену возмущения:
— Что ты наделал, папа? Гарри так великодушно решил молчать, решил ничего не говорить тебе. А ты всё испортил. Всё! Что конкретно ОН сделал ТЕБЕ? За что ты его так обидел? Папа, за что?..
А вот именно за то, что он… черт… Северус яростно уставился на дочку и свирепо прорычал:
— Что значит — «решил молчать»? Кто решил? И когда?
— Я узнала Гарри. Узнала мальчика из своих видений. С ним была тётя, у которой он вырос, ведь мама у него умерла. Тётя Петунья сказала моей маме, что Гарри похож на маленького Северуса, то есть на тебя. А мы ей сказали, что папа — ты — не переживет правду, потому что ты слишком гордый. А Гарри сказал нам всем, что не надо тебе ничего говорить, что он всю жизнь без родителей прожил, а значит, и дальше проживет. Вот. Гарри такой само-отвержен-ный, а ты! Что ты наделал?! Ты его обидел. Ты вообще вел себя, как идиот, папа, мне стыдно за тебя. Ты такой большой и взрослый, а ведешь себя как распоследний хулиган, дорвавшийся до мести. Ну и кому ты отомстил, папа? Одиннадцатилетнему мальчику? Тебе самому-то не стыдно?
— Не смей говорить со мной в таком тоне! — взорвался доведенный до полного изничтожения Северус. Ну в самом деле, кому приятно выслушивать справедливые нотации от собственного ребёнка? Салли, поняв, что перегнула палку, сочла за лучшее ретироваться, тем более, что почувствовала — отец дожат. А значит, пусть дальше его ощущение вины дожимает, свои претензии она до него уже донесла.
Поумирав пару часов, Гарри вытер слезы и сердито передернул плечами — ну и нафиг! Нужен ему какой-то ублюдок, когда у него и без того есть отличная семья: тётя Туни, дядя Вернон и Дадлик. А папаша ему и боком не сдался!
На обед Гарри не пошел, не хотел, чтобы кто-то видел его опухшие от слез веки и покрасневшие глаза, вместо этого он решил прогуляться, с чем и вышел сперва во двор, а потом и за пределы его — на берег озера. Бредя по прибрежной гальке, Гарри попинывал крупные камни, а мелкие и плоские подбирал и запускал в воду, стараясь сделать как можно больше «блинчиков». Оглушительный гавк заставил его сердце сжаться до размеров испуганной горошины. Обернувшись, Гарри чуть и душу не выпустил наружу — прямо на него неслось невообразимое чудище ростом со слона и о трех головах… Это поэтому во дворе нет ни души? — подумалось Гарри, чувствуя, как теплеет между ног. Непроизвольно зажавшись, Гарри свел ноги, чтоб не описаться ещё больше. Потом, плюнув на какие-то ненужные достоинства, сложился пополам и лег на гравий, закрыв голову руками. Земля под ним ощутимо задрожала под шагами многоголового монстра, а когда он подошел и остановился, Гарри услышал, как скрипят камни под тяжестью чудовища. «Всё, — подумал Гарри. — Сожрет меня и… Интересно, а как? Сразу тремя головами разорвет или одной, самой главной пастью проглотит?»