Но что он делает здесь, в Львове? Не затеял ли чего дурного? Ведь турки давно облизываются на львиный город! Рабби Нехемия продолжал думать про Леви, но он вскоре скрылся из вида и, наверное, не заметил его вовсе.
Странно, но Коэн не помнил, был ли Леви с Шабтаем в день обращения, говорил ли шахаду, или предпочел остаться иудеем?
Впрочем, это не столь и важно: шмад анифла, упоминаемое еще в трудах Рамбама, произнесение слов, но не действие. Разве фраза ляилляха иль алла может считаться авода зара? Погрузившись в раздумья на эту очень интересную тему, Нехемия пытался вспомнить: в тот момент уже готовился уезжать, полагая, что дело сделано, а дальнейшая судьба Измирского авантюриста его не волнует, и, наверное, не присутствовал при этом.
В любом случае, переменил ли он веру или нет, к Леви Михаэлю Цви раввин относился плохо. Неужели приехал помогать брату? Но отчего я не встречал Леви в гетто? А, он турок и живет с турками на Поганке…
Древним, уходящим еще в вавилонские времена, чутьем, рабби Нехемия Коэн предчувствовал, что Леви прибыл в город неспроста и обязательно представляет интересы своего брата. В голове его стали роится мрачные мысли. Вдруг Леви счел меня единственным виновником разоблачения и хочет мстить? Ведь Шабтай, если бы ему удалось отговорить султана провести испытания, вполне мог выкрутиться и продолжил бы сеять ересь. Теперь же — и это устроил я — Шабтай Цви коротает дни в Стамбуле, ходит с турками в мечеть, протирает дырки в ковриках, умудряясь свести концы с концами на скудное жалование султанского привратника. После всех почестей это, конечно, поражение. Он ведь раздавал бродягам королевские титулы, ел с золота, носил бархат! Послал брата, чтобы однажды ночью он зарезал меня турецким ятаганом!
При этой мысли рабби Коэну стало еще жутче, аж мурашки по спине пробежали. Но Леви, ведомый болтливым Фатихом по площади Рынок, вертел головой из стороны в сторону, рассматривая дома богачей, любовался изящными оконными решетками. Даже показал фигу белобрысой служанке, высунувшейся из окна с воплем «Марыська, глянь сюды, турки идут!», выудил из круглой чаши фонтана мелкую монетку. Он даже не вспомнил о Коэне, глупый.
А Коэн уже знал, что Леви здесь, и приказал жене строго следить, если у дома начнут шататься подозрительные незнакомцы (в Стамбул он ее не брал, поэтому Малка не представляла, как выглядит Леви). Трактаты свои рабби переложил из кабинета, где он обычно занимался духовными размышлениями и сочинял большой труд по Каббале, в дальнюю кладовку, ключи от которой никому не доверял.
— Это плохо, очень плохо — шептал Нехемия, — Леви будет мстить за брата.
Увы! Умному раввину, чья проницательность и прозорливость стали нарицательными, невдомек было, что Шабтай Цви вовсе не думает о мести.
8. Мигдаль оз. Ночь на 16 сентября 1666 года
— … Знаете, что ждет вас завтра? — ехидно спросил Шабтая Цви султанский врач Хайяти-заде. Шабтай молчал. Он ходил из угла в угол маленькой, неосвещенной комнаты, заломив руки за спиной, напряженно думая. Приказано поставить перед лучшими лучниками империи и если стрелы не причинят хахам-баши никакого вреда, то султан помилует. А если они попадут в цель, тогда ваша умная голова покатится с окровавленной плахи. Хахам-баши нравится такая перспектива?
Шабтай Цви по-прежнему не отвечал Хайяти-заде. Это наглый, ядовитый, пропитанный до мозга костей коварством дворцовых интриг, неимоверно удачливый человечек. Помнивший то, что лучше забыть. Выходец из старого рода Абарванелей, чьи отпрыски умирали на кострах в годы Реконкисты и обрекали на смерть своих детей, служа в трибунале инквизиторов, Хайяти-заде появлялся там, где понадобиться его еврейская неугомонность.
Он еще побывает во множестве интересных мест и станет свидетелем куда более страшных драм. Но Шабтаю разговаривать с Хайяти-заде не о чем.
Он думал лишь, как пережить эту ночь. Сторонники Шабтая называли крепость Абидос «мигдаль оз» — башней силы, твердыней, ожидая немедленных чудес. Якобы он испепелит султана одним орлиным взором, осушит Средиземное море, чтобы в Иерусалим смогли перебраться 10 потерянных колен израилевых, живущих далеко в Африке, перенесет столицу в Иерусалим, сядет на трон Давида.