В тесном домике — даже не домике, а пристройке — царил беспорядок.
Слуга если и намеревался наводить чистоту, то быстро об этом забывал, бросая веник, убегал в неизвестном направлении. Соседи сказали, что у него там живет невеста, но одинокому Шабтаю вовсе не было до этого дела. Питаться ему приходилось дешевыми блюдами, распродавая заранее припрятанные драгоценности. Они таяли как воск в огне, быстро и безнадежно. О том, что дальше, Шабтаю даже подумать было страшно.
Какая уж тут месть рабби Коэну…
Дни еврейского изгнанника в Золоторожье текли на удивление однообразно. Каждую пятницу Шабтай отправлялся на шумный базар выменивать золотые монеты и украшения покойной жены. Вырученные деньги еле позволяли ему свести концы с концами: обычно они заканчивались к четвергу, и до пятницы ему приходилось сидеть голодным, не зажигая огня. Вечером в пятницу Шабтай спешил к джума-намазу, не только для молитвы, но и чтобы поговорить с людьми, почитать при ярких светильниках в мечети. Засиживаясь допоздна, Шабтай с горечью возвращался в холодный и темный дом, откуда сбежали, не найдя ничего съестного, даже мыши.
Одежда его, некогда роскошная (в лучшие времена Шабтай имел наряд на каждый день недели и шикарные вещи для еврейских праздников), изрядно обветшала, многое пришлось продать. Иногда любопытные турки, заглянув в маленькое окошко убогого домика, видели, как Измирский авантюрист чинит большой цыганской иглой свою одежду, долго пытаясь попасть ниткой в игольное ушко, напрягая подслеповатые от полночных чтений глаза.
Неизвестно, чем закончилась его жизнь в окрестностях Золотого Рога, но внезапно на Шабтая свалилась удача: ему помогла семья верных поклонников Пилоссоф (Пилоссофо, Философо в иных транскрипциях). Богатый греческий еврей Иосиф Пилоссоф давно следил за триумфом Шабтая, считая себя не только его адептом, но и человеком, которому сам Б-г велел помочь отверженному проповеднику в трудный час. Узнав, что Шабтая Цви по приказанию султана изгнали из стамбульского пригорода Куру-Чешме в Золоторожье, Иосиф Пилоссоф решил навестить беднягу. Один из немногих, Иосиф верил, что Шабтай Цви — действительно Машиах, что он не переменил веру, а, напротив, теперь стал ближе к сыновьям Ишмаэля, исполняя сокровенный план, непонятный профанам.
Что именно собирался делать Шабтай Цви, став мусульманином, об этом Иосиф Пилоссоф догадывался смутно. Возможно, Шабтай счел это смутное время наиболее благоприятным для объединения религий, или ему захотелось привести мусульман к более отточенному иудаизму, используя для этих целей тайный орден суфиев Бекташи, это не самое главное, рассуждал Иосиф. Нам, людям торговым, это сложно осмыслить.
Но, без сомнения, душа Шабтая, все три ее сокровенные слоя — «нефеш», «нешама», «руах» — всегда оставались еврейскими, и я должен его в этом поддержать.
Вместе с Иосифом Пилоссофом в Золотой Рог приехала его старшая дочь Йохевед[2], красивая вдова, после смерти мужа вернувшаяся в родительский дом. Они не знали о смерти Сары-Фатимы, поэтому старый хитрец Иосиф Пилоссоф не строил в дороге никаких планов насчет Йохевед.
Обручение Шабтая с Йохевед состоялось много позже, по их взаимной симпатии и после истечения годового траура, а Иосиф узнал об этом чуть ли не последним.
Прибыв в Золотой Рог, отец и дочь долго искали место, где живет Шабтай Цви. И Иосифу, и Йохевед почему-то представлялось, будто он обитает в высоком дворце, окруженный толпами приверженцев, слуги нежно овевают его опахалами из павлиньих перьев, первый встречный сразу укажет дорогу.
— Не знаем такого — отвечали им местные жители, первый раз слышим!
Наконец они догадались спросить Азиз Мухаммеда — и гостям указали на неприметный, низенький домишко, беленый известью и крытый выгоревшей на солнце дешевой черепицей.
— Здесь живет какой-то еврей, по слухам, маг и чернокнижник, продавший шайтану душу — добавила Йохевед словоохотливая турчанка.