— Это Маурика, моя супружница — расплылся в улыбке Ухвятовский. — Из Венеции привез, она невольницей была, попала в служанки, а я сжалился и выкупил.
— Детишки-то у вас есть? — поинтересовался любопытный Фатих.
— Трое, ответила лучезарная уроженка далекой Африки — Казя, Яся и Адам.
Фатих развернул одеяльца и вытащил голенького младенца.
— Смотрите, какой беленький крихитка! Не то что наши — щеткой не отчистишь. — удивился пан Ухвятовский.
— Чистый турок — улыбнулся Фатих.
… Леви Михаэль Цви уже обдумывал, кому продать лавку и мечтал побыстрее переехать в имение пани Сабины под Каменцом, где ему бы жилось намного вольготнее, но обстоятельства снова оказались сильнее.
Вернувшись с Кальварии, пани Сабина узнала, что ее пропавший без вести муж Гжегож жив.
А рабби Нехемию Коэна львовские евреи изгнали с поста главы общины.
Если бы только это. Его пытались приговорить к архаичнейшему из всех наказаний — к съедению собственного языка, приготовленного на огне со специями. Врагов Коэна, бывших одновременно друзьями Шабтая Цви, воодушевило признание мудрецов Талмуда: злоречие — лашон ра — хуже вероотступничества, скотоложства и прелюбодеяния, вместе взятых.
И раз злой язык Коэна привел к непоправимым последствиям, значит, он должен быть отсечен, изжарен и проглочен самим же Коэном.
Намеки на применение этого жестокого ритуала противники Коэна обнаружили в йеменском трактате, никогда еще не переводившемся, и поспешили применить в Львове, упорно считавшимся европейским городом.
Правда, имелась одна загвоздка: рабби Нехемия должен был сам попросить старосту общины отрезать ему язык в знак наигорьчайшего раскаяния.
А заставить Коэна признать свою неправоту — это все равно что уговорить каменных львов плясать, занятия одинаково бесполезные. Но нет таких сложностей, с которыми бы не справилась еврейская диаспора!
Коэну решили создать невыносимые условия существования.
Переход от всеобщей любви и поклонения к всеобщей же травле и презрению произошел мгновенно. Нехемии припомнили все — и что в турецкие хроники он попал как мусульманин, и что сначала поддерживал Шабтая Цви, соглашаясь с великим дедом Давидом Алеви, и что всегда стремился единолично управлять общиной.
Коэн никогда не обращал внимания на мнения других — осуждали его.
Коэн расходовал общинные деньги не так, как нужно.
Коэн врал нам насчет той истории с турками.
Коэн полдня проводил на Поганке.
Коэн сочувствовал еретикам-караимам.
Коэн плохо воспитывал своего сына Менделя, раз он сбежал к иезуитам.
Если Нехемия приходил в еврейскую пекарню, ему не продавали кошерного хлеба. Если Нехемия молился в синагоге Нахмановичей (которую позже назовут «Турей захав» в честь книги его деда), все отворачивались.
Он плакал один, смотря на биму, куда больше никто из Коэнов не взойдет.
Еще неделю назад евреи считали за честь накладывать тфиллин рядом с ним, а теперь Коэна окружала пустота. Шойхет перестал приносить в дом Коэнов кошерное мясо. Его жену Малку женщины чуть не столкнули с галереи синагоги. Мальчишки бегали за старым раввином наперегонки и, догнав, ядовито спрашивали, почему он не таскает с собой молитвенный коврик. Сплетни о мнимом его мусульманстве никогда не исчезали, но еще недавно такие шутки были немыслимы. Голодный Нехемия Коэн вынужден был покупать еду на Поганке, в лавках, где висела криво намалеванная табличка «халяль», хотя он всегда уверял, что мусульмане режут птицу неправильно, а говяжьи и бараньи туши разделывают вообще кошмарно.
— Брахат ахад ло маспик[30] — пытался объяснить он турку, но турок рабби не понял.
— Я как положено, с бисмилла всю живность режу, не придирайтесь! оправдывался мясник.
Расчет евреев был верен: довести сильного духом каббалиста до такой степени отчаяния, когда он будет готов понести любые мучения, вплоть до смерти, лишь бы избавиться от преследований со стороны своих же единоверцев. Он приползет, умоляя на коленях отрубить язык и поджарить! Будет мести бородой грязные мостовые, валяться в ногах, целовать краешки ботинок, и сам выложит язык на плаху.
Но соперники Коэна забыли одно: рабби Нехемия, человек открытый и мудрый, за свою долгую жизнь успел приобрести друзей за пределами еврейского гетто. Его знали турецкие и татарские торговцы с Поганско-Сарацинской, армяне, греки, не забывшие покровительства караимы, которых Коэн однажды спас от изгнания. Нехемии было куда идти.