Да только братан ведь оговорился, что вместо нас могут кого угодно поставить. Хоть ту дурищу с виолончелью, или как там этот контрабас называется. Может, сп**дел? Доброжелатель вот говорит, можно из него верёвки вить, при желании.
Но ведь тот же Доброжелатель и про палату коматозников говорил. И про то, что с Танигавой надо решать именно там. И раз уж мы там будем…
— Лу…
Я дёрнулся и посмотрел на Вивьен. Звук точно исходил из неё. Она сидела, держась за кружку и приоткрыв рот.
— Лу… нный отблеск в лю… бимом окне…
По щеке потекла одинокая слезинка. Я отвернулся и вздохнул.
— Сэнди, давай меч и пошла вон отсюда.
— А ты не охерел? — тут же взвилась моя менеджерица.
— Нет, не охерел. Отдай мне меч, выйди из этого дома, и ты ничего не слышала и не видела, ни о чём не знаешь. Иствуд, Ромыч — вас тоже касается. Колян — подтащи кого-нибудь из своих отморозков, кто повменяемей. Он будет разрабам права качать.
— Сделаю! — поднялся Колян.
— А не пошёл бы ты на**й, Мёрдок? — спросил вдруг Иствуд.
— Да не хотелось бы. А с чем связан вопрос? — поинтересовался я.
— Ты не один. Мы — группа. И если один из нас попадает в беду — значит, это касается всех!
— Иствуд, ты не шаришь…
— Мы с Ромулом стояли с тобой плечом к плечу, когда была угроза смерти. Мы вытащили тебя из тюрьмы, разрушив ратушу и сделавшись преступниками, безо всякой уверенности в благополучном исходе. Что такого особо страшного происходит теперь, что ты пытаешься нас выгнать?
— Я, типа, х*й сольюсь, — подхватил Рома.
— Дебил ты, Мёрдок, и не лечишься, — сказала Сандра. — Держи, играйся. Но если попробуешь влезть в неприятности без меня — я тебя голыми руками убью. Понял?
Она бросила на стол меч.
Тот самый меч.
Я взял его в руки.
Найден предмет: Меч Тотального Уничтожения.
Убойная сила: неисчислима.
Прочность: неисчислима.
Зачарование: информация отсутствует.
Ну здравствуй, смерть. Давненько не виделись…
TRACK_53
— Вставай, Лимузин, пора тебя выгуливать, — сказал я, распахнув дверь своей кабацкой комнаты.
И немножко прифигел. Осёл, сука такая, лежал в постели. Покрывало откинул, укрылся и дрых. При моём появлении он тут же вскочил, сверзился на пол и попытался сделать вид, что ничего не было.
— Хозяин! Такая радость вас увидеть. А выгуливать меня не обязательно, меня только кормить нужно, иначе я чахнуть буду.
— Сука, — сказал я.
— Прошу прощения, хозяин?
— Вы чего все до моего койкоместа такие долбанутые? Что те два пидора тогда, что ты. Ты отдупляешь, что постель теперь ослятиной вонять будет?! Идиот, б**дь!
— Я не пахну, хозяин… — пролепетал Лимузин.
— Это деньги не пахнут, утырок. А ты — воняешь. Ослятиной. Господи, как же я устал-то от всего этого… Собирайся, пошли.
Осёл был мне нужен. Нужен для серьёзной операции, которая, чисто теоретически, поможет нам сэкономить уйму времени и сил. Как говорится, уж обсираться так обсираться. Так, чтобы все охерели. А не робко кинуть в трусы колбаску и бежать в туалет, надеясь, что никто не заметил. Надо как поручик Ржевский. Встать — и гордо сказать: «Господа, я обосрался!»
А для этого нужен осёл. Такая уж ситуация непростая сложилась, не от меня зависит. Серьёзно, не я виноват, что в английском осёл как-то неуловимо связан с жопой.
Собираться Лимузину пришлось недолго. Собственно, он просто вышел из комнаты вслед за мной, спустился по ступенькам и вышел на улицу.
Смеркалось. Мы решили не откладывать дело в долгий ящик и, решившись, сделать уже сразу. А то с утра начнутся сомнения и обстоятельства, Вивьен скажет новое слово, Ромыч зассыкотит, понадеется, что её потихоньку отпустит, потом сообразит, что трахать её и такую можно, ещё и понравится. Ну а кому не понравится трахать бабу, которая нежно шепчет тебе на ухо: «Переполнена»?
— Теплеет, хозяин, — прокомментировал осёл, бодро скачущий рядом со мной.
— Весна скоро, — вздохнул я. — Вечная весна в одиночной камере…
— Почему в камере, хозяин?
— Потому что согласно пророчеству.
И мы подошли к камере.
К той самой камере, которая висела на столбе возле ратуши и равнодушно смотрела на всех зелёным глазом.
Я вздохнул. Я почесал переносицу.
— Съ**ись на**й, — бросил я ослу.
Тот в совершенстве успел выучить эту несложную команду и деликатно отошёл в сторону. Я поднял взгляд и посмотрел в камеру.
— Здравствуй, мама… Это я. Не знаю, получишь ли ты вообще это сообщение. Может, и нет. В общем, хочу, чтоб ты знала: здесь у меня всё было хорошо. Было всё, чего нормальному человеку хватило бы с головой. Но я опять, как всегда, сам себе всё обгадил. Никого не виню, никому не предъявляю. Всё сам, всё сам, и нет мне оправданий. Ну, ты ж меня знаешь… Я, в общем-то, чего сказать хотел, мам? Ты тридцать раз подумай, прежде чем соглашаться на оцифровку. Это кажется, что всё прекрасно, жизнь вечная, без болезней и проблем. А на самом деле — крутишься тут в том же колесе, что и при жизни, только другого цвета и не в ту сторону. Смерти иногда как избавления ждут. А тут… нет тут никакого избавления, мама. Живи долго, будь, пожалуйста, счастлива. А смерти — не бойся. Х**ня это — смерть. Раз — и нету. Вот и всё. Люблю тебя, мама. Прости, что раньше не говорил…