— Аммар? — спросил Музафар, услышав его шаги. — Мне сказали, что ты придешь сюда. Это ты? Ты пришел, чтобы увести меня отсюда? Это ты, Аммар?
Так много можно было на это ответить.
— Это я, — сказал ибн Хайран, приближаясь. Он вынул из ножен кинжал. Голова старика внезапно дернулась вверх, так как он узнал этот звук. — Действительно, я пришел, чтобы освободить тебя из этого царства призраков и эха.
С этими словами он плавным движением всадил клинок по рукоять в сердце старика. Музафар не издал ни звука. Все было сделано быстро и уверенно. Ибн Хайран мог рассказать ваджи в их храмах, если когда-нибудь дойдет до этого, что обеспечил старику легкую смерть.
Он положил тело на парапет фонтана, расположив руки и ноги под белыми одеждами таким образом, чтобы мертвый старик выглядел как можно достойнее. Сполоснул клинок в фонтане, и хрустальные струи на несколько секунд стали красными. Согласно учению его народа, уходящему на многие сотни лет в глубину восточных пустынь, где зародилась вера ашаритов, убийство помазанника божьего — халифа — являлось преступлением, которое невозможно искупить. Он посмотрел на лежащего Музафара, на округлое, морщинистое лицо, нерешительное даже после смерти.
«Он не был истинным помазанником, — сказал Альмалик тогда, в Картаде. — Это все знают».
Только в этом году было четыре марионеточных халифа: один здесь, в Силвенесе, до Музафара, один в Тудеске, и еще тот несчастный ребенок в Салосе. Такому состоянию дел следовало положить конец. Те трое уже были мертвы. Музафар стал последним.
Всего лишь последним. Некогда в Аль-Рассане водились львы, львы стояли на пьедесталах в этом дворце, построенном для того, чтобы заставить людей падать на колени на мрамор и алебастр перед ослепительным доказательством славы, которую невозможно осознать.
Музафар действительно никогда не был помазан должным образом, как справедливо заметил Альмалик Картадский. Но пока двадцатилетний Аммар ибн Хайран стоял в Саду Желания у дворца Аль-Фонтана в Силвенесе и смывал со своего клинка алую кровь, ему в голову пришла мысль: что бы он ни совершил в жизни за те дни и ночи, которые Ашар и бог соблаговолят отмерить ему под круговращением их священных звезд, отныне он навсегда станет человеком, который зарезал последнего халифа Аль-Рассана.
— Тебе лучше будет с богом, среди звезд. Теперь наступает время волков, — сказал он мертвому старику у фонтана, вытер и вложил в ножны свой кинжал и пошел обратно через идеально прекрасные пустые сады к дверям, где ждали подкупленные евнухи, чтобы выпустить его. По дороге он слышал, как одна глупая птица пела в белом, обжигающем полуденном свете, потом услышал, как зазвонили колокола, призывая всех добрых людей на святую молитву.
Часть I
Глава 1
— Всегда помни, что их родина — пустыня.
Еще до того как Джеана начала сама практиковать, когда отец еще мог разговаривать с ней и учить ее, он не раз повторял ей эти слова. Он говорил о правящих ашаритах, которые соглашались терпеть их народ рядом с собой, чтобы они трудились, не покладая рук, — как все племена киндатов, разбросанные по земле, — в надежде создать для себя уголок относительной безопасности и покоя.
— Но ведь в нашей истории тоже была пустыня, не так ли? — однажды спросила она, и ее ответный вопрос прозвучал вызовом. Ее всегда было нелегко учить, и ему, и любому другому.
— Мы прошли через нее, — ответил тогда Исхак своим красиво модулированным голосом. — Мы лишь на время остановились там по дороге. И никогда не были народом дюн. А они — народ дюн. Даже здесь, в Аль-Рассане, среди садов, воды и деревьев, звезднорожденные вечно не уверены в постоянстве подобных вещей. В душе они остаются такими же, какими были тогда, когда впервые приняли учение Ашара среди песков. Когда сомневаешься в том, как понять одного из них, вспомни об этом, и возможно, тебе станет ясен твой путь.
В те дни, несмотря на всю строптивость Джеаны, слова отца были для нее подобны Священному Писанию. Однажды, когда она в третий раз за утро, во время утомительного занятия по приготовлению порошков и растворов, начала жаловаться, Исхак мягко предупредил ее, что жизнь врача часто бывает скучной, но не всегда, и могут настать времена, когда она будет с грустью вспоминать о тихой, рутинной работе.
Ей пришлось вызвать в своей памяти оба эти наставления, перед тем как погрузиться в сон в конце того дня, который еще долго будут вспоминать в Фезане с проклятиями как День Крепостного Рва и зажигать черные поминальные свечи.