Святотатство, конечно, но Аль-Рассан после падения Халифата — и задолго до этого — был не самым набожным из ашаритских государств.
Ей было семнадцать лет в тот вечер, когда верховный правитель и господин ибн Хайран, его ближайший друг и советчик, возвращались верхом в Картаду после целого дня охоты в западных лесах и увидели девушку, набирающую воду из фонтана в последних лучах осеннего дня. Восемь лет тому назад.
— В самом деле, Аммар, чему тут удивляться? — спросила теперь та самая женщина, бесконечно умудренная опытом, рассматривая его поверх края бокала. Ибн Хайран сделал знак слуге, и тот удалился за вином. — Как вы думаете, что меня может теперь ждать в Картаде?
Осторожно, так как он сознавал, что его поступок сегодня утром перевернул ее мир вверх дном и поставил ее жизнь под угрозу, он произнес:
— Он — сын своего отца, Забира, и почти одного с вами возраста.
Она сделала кислое лицо.
— Вы слышали, что он сказал мне сегодня утром.
«Не совсем», — пробормотал принц. Все это слышали. Забира была всегда осторожна, но едва ли составляло тайну, поскольку Хазем, второй сын Альмалика, безнадежно связался с самыми фанатичными из ваджи, ее старшенький стал единственным реальным соперником принца Альмалика — при условии, что его отец проживет достаточно долго и мальчик достигнет совершеннолетия. Но Альмалик не дожил. Аммар вдруг подумал о том, где сейчас мальчики.
— Я слышал, что он сказал. Несмотря на это, Альмалик ибн Альмалик по своей природе не защищен от соблазна, — ответил Аммар, все еще проявляя осторожность. Он по-своему сейчас высказал возмутительное предположение, но ни в коей мере не беспрецедентное. Сыновья становились наследниками своих отцов-правителей во всех отношениях.
Она искоса взглянула на него.
— От мужского соблазна или женского? Может быть, вы сумеете просветить меня на этот счет? — ласково спросила она. Потом продолжила прежде, чем он смог ответить. — Я его знаю. Я долго наблюдала за ним, Аммар. Он устоит против всех чар, какими я еще обладаю. Он слишком напуган. Для него я буду носительницей тени его отца, где бы ни была, в постели или при дворе, и он не готов смириться с этим. — Она снова отпила из бокала и посмотрела вдаль, на сверкающую излучину реки и краснеющие холмы. — Он захочет убить моих сыновей.
Собственно говоря, Аммар думал так же.
Он решил, что лучше при данных обстоятельствах не спрашивать, где находятся мальчики, хотя на будущее это было бы полезно знать. Слуга вернулся с двумя чистыми бокалами, водой и вином в красивом графине. За долгие годы Аммар истратил целое состояние на стекло. Его тоже придется бросить.
Слуга поставил поднос и удалился. Ибн Хайран смешал воду и вино для них обоих. Они выпили молча. Вино было очень хорошим.
Образы двух мальчиков, казалось, висят в воздухе, в сгущающихся сумерках. Внезапно, неизвестно почему, он подумал об Исхаке из Фезаны, лекаре-киндате, который принимал у Забиры роды обоих этих мальчиков и лишился глаз и языка после рождения второго из них. Лекарь смотрел глазами неверного на запретную красоту женщины, жизнь которой спас. Эта женщина сейчас стояла здесь, ее аромат опьянял и отвлекал, ее белая кожа была безупречной. Интересно, знает ли она, что случилось с Исхаком бен Йонанноном, сказал ли ей об этом Альмалик? Эта мысль привела к другой, столь же неожиданной.
— Вы действительно любили правителя, правда? — спросил он после паузы с не свойственным ему смущением. Он чувствовал, что не совсем контролирует эту ситуацию. Убийство человека делает тебя уязвимым для определенных вещей; он почти забыл этот урок за пятнадцать лет. Как же должен вести себя человек с возлюбленной того, кого он убил?
— Вы знаете, что любила, — спокойно ответила она. — Это не трудный вопрос, даже не настоящий, Аммар. — Она повернулась и впервые встала лицом к нему. — Трудная правда заключается в том, что вы тоже его любили.
А вот этого он не ожидал. Он быстро покачал головой.