Вернувшись в лагерь, он рассказал о своих находках Жюлю.
— Да, я знаю этот дом. Там есть и другие, чуть дальше. Кое-где уцелели даже деревянные остовы строений. Они все делали из дерева гаю, а эту древесину никакая гниль не берет. Мы ее используем для креплений в шахтах. А их черепица столь плотно подогнана, что даже ураганы с трудом ее срывают. Каменщики они были превосходные и работали на века, как наши египтяне или наши строители соборов. Но нам о них ничего, или почти ничего, не известно!
Они покинули город на следующее утро, проведя тихую ночь в башне, в сухой и не продуваемой ветрами комнате. А затем для Тераи началось настоящее знакомство с Офиром. Сначала тянулся лес, затем обширные зелено-рыжие саванны, глубокие ущелья, куда восхитительными водопадами, поднимая вихри водяной пыли, которые солнце расцвечивало множеством радуг, устремлялась река Ото-Ото. Иногда, то тут, то там, вдоль не окончательно еще заросшей дороги попадались развалины отдельных древних ферм, почтовых станций или сторожевых постов. Ночи, когда луны следовали одна за другой по небу, отбрасывая многочисленные подвижные тени, были так прекрасны, что невозможно было уснуть, даже несмотря на усталость. Днем, в грозу и под проливным дождем, приходилось совершать опасные речные переправы, а затем через девственные леса подниматься к первым отрогам гор Судьбы. Возвращались они через долину Бероэ и каньон Мертвеца (там когда-то нашли наполовину обглоданный хищниками труп изыскателя), а затем поднялись на плато Вира, куда за ними прилетел вертолет, чтобы доставить обратно в Джонсвиль.
Потом потянулись долгие дни, проведенные за обработкой записей, уточнением карт, предварительным оконтуриванием месторождений, анализом образцов — словом, за всей этой лабораторной рутиной. Судя по всему, горы Судьбы были богаты самыми разными рудами, и Тераи решил направить основные усилия именно на этот сектор.
Но не забывал он и о стиках с их тайной, поэтому как-то вечером отправился в гости к Макгрегору. Старик читал. Он больше не пил и перестал появляться на людях.
— А, это вы! Что ж, вам тогда и начинать... Я уже и не помню, кто кого должен был навестить: вы меня или я... Всего не упомнишь! Да это и неважно. Вы пришли изучать язык стиков, не так ли?
— Но как вы догадались?
— Я много чего знаю, Лапрад, но предпочел бы этого не знать... или иметь возможность забыть! Нам осталось всего четыре с половиной месяца, а язык иухи труден. Но я успею дать вам основы, и вы сможете продолжить обучение сами, когда я... когда меня не станет. Где вы были все это последнее время?
— Ходил с Жюлем Тибо в разведку к отрогам гор Судьбы. Похоже, там есть богатые месторождения.
— Вы правы. Я и сам там бывал, и заходил даже дальше, чем вы, — за первую горную цепь и даже за Барьер! До безымянного притока реки Фаво, которая южнее впадает в Сарро. Уж лучше бы я тогда переломал себе ноги!
— Почему? И почему вы не оставили в конторе записей, раз уж зашли так далеко? Ведь еще никто другой не обследовал этот район и...
— Бесполезно расспрашивать меня об этом, Лапрад, — я все равно не отвечу! Перейдем лучше к языку, ради которого вы и явились. Прежде всего, в нем семь времен...
Более необычных языковых уроков в жизни Тераи еще не было! Обладая определенной предрасположенностью к этому делу, он говорил на шести земных языках, но иухи действительно оказался весьма трудным, а Макгрегор — странным учителем. Порой он мог часами объяснять какое-нибудь сложное время, но чаще предавался воспоминаниям о своих геологических разведках на Офире II или других планетах. У Тераи это неудовольствия не вызывало — напротив, он был даже рад подобному «обучению», так как черпал из рассказов старика массу полезных сведений. Достаточно слабый в современных теориях тектоники или превращения в руду, Макгрегор «от» и «до» знал все то, что касалось практической геологии. Иногда он останавливался на середине фразы, какое-то время смотрел перед собой в пустоту, затем спохватывался и продолжал рассказ, никогда и ни в чем не ошибаясь. Но однажды, выйдя из такого транса, он выругался, а затем невыразительным тоном сказал:
— Видишь ли, малыш, я точно знаю, что умру 17 января 2224 года, в 8 часов 25 минут, но не знаю как именно. И вот это-то — сущий ад! Он мог бы мне рассказать, мерзавец! А может, и рассказал, а я просто забыл?..