Масляная лампа слабо освещала сводчатую комнату, и сидевшей на деревянном ложе Стелле казалось, что она вернулась в далекое прошлое Земли, в один из тех жестоких и трагичных периодов, о которых рассказывают варварские предания. Колеблющийся свет выделял неровности на каменных стенах и освещал тонкое лицо Сики, оставляя затемненными лишь впадины глаз. Стелла напряженно прислушивалась, но здесь до нее не долетало никаких шумов — лишь их с Сикой дыхание знаменовало собой ход минут.
— Поспите, госпожа, вы устали!
— Не могу, Сика. Там, наверху, пытают людей.
Кеноитка искренне удивилась:
— А разве на Земле так не делают? Как же вы узнаете замыслы врагов?
— У нас есть другие способы, которые не причиняют боли. У нас те, кто опускаются до того, чтобы мучить других, считаются дикарями.
Сика какое-то время молчала.
— Стало быть, вам неприятно, что господин, по-вашему, ведет себя словно дикарь? — тихо спросила она наконец.
— Да, пожалуй.
— Вы любите господина?
— Скажете тоже! Просто он, как и я, землянин, и меня касается все, что он делает.
— Почему?
— Потому что... Ох, даже и не знаю! Но я бы предпочла, чтобы Тераи не пришлось...
— Вы его любите, госпожа, и стараетесь оправдать. Он в этом не нуждается, — он делает то, что должен делать, поступает так для нашего общего блага.
— Я уже и не знаю! Возможно, вы и правы...
Дверь распахнулась, и вошел Тераи — выглядел он свирепо.
— Пойдемте, Стелла! Вы мне нужны, будете свидетельницей. Среди пленников, как я и думал, оказался землянин, вероятнее всего, агент ММБ.
— И вы хотите, чтобы я присутствовала при том, как вы будете допрашивать его вашими способами? Я отказываюсь! Запишите его показания на пленку, если хотите, да не забудьте крики и стоны! Перед земным судом они прозвучат особенно убедительно...
Он пожал плечами.
— Магнитофонная запись ничего не даст. Ее слишком легко подделать. И прежде чем жалеть его, послушайте, что он скажет! Возможно, вы измените свое мнение. Да и вообще: не хотите идти по доброй воле, я поведу вас силой!
Тераи подхватил ее на руки. Тщетно она вырывалась, стуча ему кулаками по лицу. Один удар пришелся по повязке, скрывавшей рану. Тераи вскрикнул, поставил ее на пол и повернул к себе за плечи. Взгляд его был жесток.
— Стало быть, мадемуазель боится крови? Крови, которая проливается из-за моих дикарских методов? На эту кровь ей, видите ли, страшно смотреть! Но ее почему-то не смущает кровь вчерашних и сегодняшних жертв, сотен людей, погибших в городе, детей, раздавленных под обломками домов вследствие искусственного землетрясения, вызванного этими господами, молодых женщин, которым вчера на алтаре вскрыли животы, — эта кровь, получается, не в счет, раз она ее не видела? Пойдемте, черт подери, пока я не разозлился! В конечном счете, возможно, я и о вас узнал бы кое-что интересное, если бы раньше применил свои методы к вам!
Он развернул ее и грубо подтолкнул к лестнице.
— Господин! Не бейте ее, она вас любит!
— Не лезь не в свое дело, Сика! Ты сама не знаешь, что говоришь.
У входа в пристройку, сваленные в кучу, валялись пять или шесть трупов. Внутри оставалось лишь двое пленников: смертельно бледные, они сидели на тяжелых стульях, привязанные к высоким спинкам. Три кеноита, среди которых был Офти-Тика, и великан ихамбэ держались в стороне, у стены. Помещение освещалось четырьмя масляными лампадами и глухо гудевшим бензиновым фонарем с отражателем, отбрасывавшим слепящий белый свет. Тераи указал на два свободных стула, стоявших напротив пленников.
— Садитесь на тот, что слева, не двигайтесь и молчите.
Сам он устроился на правом стуле. С легким шелестом платья в комнату вошла Сика и расположилась за спиной у Стеллы.
— С которого начнем? Давай-ка, Ээнко, займись вот этим. Что делать, ты знаешь. Начни с известной тебе точки.