— Вставайте, госпожа, вас зовет господин.
— Зачем?
— На похороны госпожи Лаэле.
Она поднялась с трудом, поспав всего часа три, и быстро привела себя в порядок. Холодная вода вернула ей немного бодрости. Стелла надела свой земной костюм, выстиранный и отглаженный. Тераи ждал ее под колоннадой. Он был выбрит, умыт, на голове белела свежая повязка, — казалось, он снова стал самим собой, Россе Муту, Человеком-Горой, которого ничто не может сломить, но у губ его залегли горькие складки.
— Я попросил позвать вас, Стелла. Я знаю, что для вас Лаэле была лишь псевдочеловеком, но Ээнко не понял бы, если бы вы не пришли на погребальный обряд. А у меня и без того дел по горло — не хватает мне еще оберегать вас от моих друзей...
— Я не одобряла вашей связи с Лаэле, но это не значит, что я не огорчена ее смертью, — ответила она довольно сухо.
— Простите меня, Стелла. Возможно, у меня сложилось неверное о вас мнение. Хотите ее видеть?
Не дожидаясь ее ответа, Тераи направился к погребальной комнате, и Стелла последовала за ним. При свете трех факелов Лаэле лежала на ложе в той же самой позе, в какой ее оставили там накануне, но сейчас она была облачена в тунику из великолепного переливающегося шелка.
— Я подарил ее Лаэле два года назад, — тихо проговорил Тераи. — Она редко ее надевала — боялась порвать. Напрасно я говорил ей, что всегда смогу найти ей замену — она мне не верила, считала ее такой красивой, что не могла представить, что где-то могут быть другие такие же.
Высокая фигура, словно тень, отделилась от стены, и мимо Стеллы, окинув ее ледяным взглядом, медленно прошел Ээнко.
— Я его боюсь, — прошептала Стелла.
— Да, вы ему не нравитесь. Он полагает, что, не будь вас здесь, я уделял бы его сестре больше внимания, и она была бы сейчас жива. Вам нужно убираться отсюда как можно скорее. Не знаю, смогу ли я разубедить Ээнко, объяснить ему, что вы здесь ни при чем и лишь роковая случайность...
— А я вот себя спрашиваю: что, если он прав? Если бы не я, были бы вы сейчас в Кинтане?
— Кто знает? Вероятно, так было предначертано. Должно быть, я приношу несчастье тем, кого люблю.
Он устало провел по лицу ладонью.
— Все потому, что нет удачи, как говаривал мой французский дедушка. Как только мы выберемся отсюда, как только подойдет армия Кана и мы раздавим беельбаистов, я отправлю вас в Порт-Металл. Вскоре туда прибудет звездолет. Вы вернетесь на Землю с прекрасным репортажем, в котором будет столько крови, что, надеюсь, ваши читатели останутся довольны!
— А что будете делать вы?
— Я? Продолжу борьбу! Скажите вашему отцу — прямо или еще как, — что эту планету он не получит. Пойдемте, пора.
Он склонился над телом Лаэле, едва коснулся рукой ее холодной щеки, затем распрямился с суровым лицом.
— Выносите!
Вошли четыре женщины с носилками, положили на них тело. Уже окончательно рассвело, и свет казался даже слишком резким: утреннее солнце поднималось над холмами, четко обрисовывая силуэт восточного храма. Погребальная процессия вышла из дома: впереди четыре носильщицы с ношей, за ними, в одиночестве, Тераи, потом раскрашенный по-боевому Ээнко, свирепый и безмолвный, затем Стелла, наконец, торжественный караул из тридцати вооруженных солдат под командованием Офти-Тики. Слуги Тераи замыкали шествие, все, даже женщины, — тоже с оружием в руках. По центральной аллее процессия прошла к погребальному костру. Стелла с ужасом увидела, что Болор, все еще живой, был привязан к толстым поленьям.
Носильщицы поднялись по дощатому помосту, осторожно опустили носилки на вершину костра. Солдаты выстроились вокруг и замерли с оружием на караул; один из слуг облил поленья бензином. Тераи и Ээнко одновременно подожгли костер факелами с двух сторон. Вспыхнуло пламя, и повалил густой дым, скрывший и Лаэле, и жреца. Затем все потонуло в ярких пляшущих языках, и протяжный вопль боли и страданий вырвался из огня.
— Зачем вы это сделали? Зачем?
— Болор возродил древние обычаи своего народа... Что ж, я распорядился возродить один древний обычай ихамбэ.
— Но это же чистое варварство!
— А разве я когда-то изображал из себя цивилизованного человека? Уж лучше помолчите и вспомните Беленкор! Вспомните, как вы, благородные земляне, подавили там восстание!
Пламя теперь полыхало так жарко, что им пришлось отступить. Крики жреца давно уже смолкли.
— Болор помучился всего пару минут. А сколько времени продолжалась агония тикханцев — мужчин, женщин и детей, — облитых С-123? А ведь они-то ни в чем не были виноваты...