- Посвети сюда!.. Это что у него за машина в мешке!
Машина оказалась пулеметом, правда неполным, печник - околоточным.
Среди народных толп, заполнивших улицы, хотя и возбужденных, хотя и решивших в этот и следующие дни круто и навсегда изменить свою историческую судьбу, но безоружных, они ходили несосчитанным и невнесенным в списки самочинным отрядом, плотно державшимся и вооруженным.
А совсем уже поздно, часов около двенадцати, когда опустели улицы, оказалось, что нужно все-таки переночевать где-то и непременно всей дружиной.
На Офицерской, недалеко от меблирашек "Марсель", теперь переполненных, зашли в кино, в котором заканчивался показ картины "Любовь и касторка". В этом кино и расположились ночевать, очень удивив хозяина кино таким желанием.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
На другой день утром - и уже не так рано - солдат унтер-офицерского звания Иван Полезнов проснулся.
Кругом него все уже вставали, а он озирался во все стороны, нет ли где воды, чтобы умыться. Нигде, однако, не было видно умывальника.
Весь вчерашний день носивший свое тяжелое тело на пятидесятидвухлетних ногах по необычайным улицам, теперь он чувствовал, как у него болели ноги. Плечи тоже ломило, не то от шубы, не то от неудобной ночевки на холодном, жестком полу.
Откашлявшись и осмотревшись и найдя, наконец, Вечерухина, который встал раньше его и имел уже свежий вид, он сказал ему деловито, как унтер-офицер унтер-офицеру:
- Надо бы ребят чаем напоить, а?
Вечерухин надвинул плотнее папаху на бычий свой лоб, пригладил усы и ответил важно и хриповато:
- Какие же тут чаи, когда здесь кино?
Толкаясь, вышли на улицу, не затворив за собой дверей, и вот что было неожиданно и необычайно на новой улице в этот новый день: солнце!
И тихо было. И потеплело... И даже глаза резали в этой оттепельной тишине высокие, но до чего же четкие крыши домов, выступы стен, старательно каким-то безвестным рабочим российским людом украшенные то статуями в нишах, то очень сложным орнаментом. Именно этот вековой труд, упорный и искусный, выступил теперь отовсюду - спереди, справа, слева... Ничего затуманенного, призрачного не было уже кругом: все было массивно, все было тяжести страшной, каждый камень сплошных этих стен казался отчетливым, каждый был положен людьми в фартуках, заляпанных известью, с красными от извести глазами...
Сказал, обращаясь ко всем и ни к кому, ошеломленный Полезнов Иван:
- Честное слово, не вру: за всю войну сколько разов я в Петрограде бывал, верите ли, братцы, первый раз на этот город солнце смотрит!
А бойкий безбровый подросток около подхватил весело:
- И узнать его никак не может!
Толпа сбродных людей, хотя и с винтовками и револьверами, была все-таки толпою, не отрядом, - она не держала ни шага, ни равнения, - но смотрела кругом зорко: часто подымались головы к верхним этажам и крышам, не раздастся ли оттуда трескотня пулемета; кроме того, у всех в толпе была общая цель - выбраться на главную улицу огромного города, на Невский, который так густо вчера засыпала солдатами недобитая еще власть, в то время как образовалась - это уж сегодня утром кто-то сказал, это слышал и Полезнов - новая власть в Таврическом дворце, в Думе.
Вразброд топали ногами, и при каждом шаге чувствовал Иван Ионыч боль в большом пальце левой ноги: несколько тесноват был левый ботинок. Ежась от этой как будто и ничтожной, но надоедливой все-таки боли, Полезнов не забывал глядеть вверх, не покажутся ли на крыше полицейские с пулеметом. И вот очень знакомый брандмауер, желтый, облупленный, остановил взгляд: недавно как будто видел точь-в-точь такой же.
- Это мы по какой улице идем? - спросил у Вечерухина, и тот еще только раздумывал, соображая, а он прочитал уже на углу, на табличке: "Новоисаакиевская..." - Постой-ка, а дом двадцать четвертый где?.. Ищи, где дом двадцать четвертый!
- На что тебе дом двадцать четвертый? Министр там, что ли, какой?.. Заарестуем!
- Не министр, а, понимаешь ли, львы там! - и сконфуженно немного и в то же время как-то обрадованно объяснил Полезнов.
Почему-то необычайно кстати показалось ему вспомнить в это ослепляющее утро о двух песочно-желтых зверях, еще неполногривых, гибких, зеленоглазых, с хвостами, как змеи; об их хозяйке, тоже по-львиному гибкой, и об их хозяине - немце, который почему-то - для какой именно красоты? - носит седые подусники под черными, как сажа, усами...
Снова ставший каптенармусом 5-й роты 19-го пехотного Костромского полка, Полезнов оправлял кавалерийскую свою винтовку (она все сползала с шубы) и представлял еще в воротах дома двадцать четвертого ту девицу, которая подошла к нему смело и приняла его за хозяина львов, а потом в толпе высоким и сильным голосом пела непонятное... Как блестели бы теперь, под таким солнцем, ее драгоценные слитки!..
Две цифры эти - 2 и 4, - белые на синем, они красовались ярко в нескольких шагах справа; они встали на дороге непроходимо; они позвали, и он пошел.
- Тут, - сказал он таинственно Вечерухину. - Квартира третья...
- Львы?
- Львы!
Очень резко это короткое слово звякнуло среди тех, кто был ближе к Полезнову. Человека четыре еще, кроме него и Вечерухина, вошли в ворота. Вечерухин ворчал:
- Ну, хотя бы ж и львы... На кой они черт?
Но веселый подросток с румяным безбровым лицом, с револьвером на поясе, - он был за Полезнова, - крикнул:
- Как это на кой черт?.. А мы их с собой возьмем, и пусть ревут!
- В Думу их! - не улыбнувшись, пошутил и долговязый рабочий. - Родзянку пугать...
А бородатый грузчик или молотобоец, человек очень плечистый и сутулый, загрохотал вдруг, тряся головой и взмахивая рукою: "Хо-хо-хо-хо! В понос его вогнать, чтоб войну кончал поскорее!.."
Это вздорно было: вдруг львы какие-то!.. Полезнов понимал это, и, понимая это очень ясно под все чеканящим солнцем, он все-таки резко позвонил в знакомую квартиру. Ту дверь, из которой три дня назад он стремительно выскочил на снег, он рассматривал теперь с некоторым волнением, как будто теперь, чувствуя винтовку за плечами, облечен он был непререкаемой властью и над немцем, и над его гибкой женою, и над обоими львами их - Жаном и Жаком.
И вот опять, как тогда, на четверть, на длину цепочки, приоткрылась дверь, но кто-то за дверью, увидев, должно быть, прямо перед собой блестящее дуло или коричневый приклад винтовки, вскрикнул тихо и хотел захлопнуть дверь. Однако державшийся за ручку двери обеими руками Полезнов не дал этого сделать.
Он, теперь каптенармус прежний, ярко вспомнил те мешки с хлебом, которые таскал (не так давно) на шестой этаж паровой мельницы, и как-то бездумно рванул дверь.
Цепочка лопнула; хозяйка львов, вскрикнув, бросилась в комнаты; следом за нею, уже приготовясь отшвырнуть немца, вскочил в ту самую комнату с оборванными обоями Полезнов.
- Постановление народной власти! - крикнул он строго. - Должны выдать нам своих львов немедля!
Женщина смотрела на него испуганно-пристально. Он видел - она узнала его. Она спросила тихо:
- Откуда у вас ружье?
Но тут отвлеклось ее внимание: в комнату вошли Вечерухин и румяный подросток.
Что она была одна в квартире, что немец искал, должно быть, все покупателя, а прислуга - мяса для львов, об этом догадывался Полезнов. Она куталась в платок, так как никто не затворил входной двери; на лице ее появились синие пятна, очень заметные теперь, когда солнце добралось и до этих окон нижнего этажа, выходящих во двор.
Вечерухин сказал густо:
- Давайте ваших, гражданка, львов, некогда нам!
- Их нет... У меня нет никаких львов! - твердо ответила женщина.
- Как нет? - возмутился Полезнов.
Он даже немалую неловкость почувствовал, как будто соврал этим своим новым товарищам, привел их сюда неизвестно зачем.
И в это время зарычало за дверью и зацарапало. Иван Полезнов радостно толкнул Вечерухина:
- Слышишь?.. Здесь они!.. Я правду говорил: здесь!
- Клетка у них как? На колесах? - спросил веселый подросток.