За окнами, под дождем, бежит их рассыльный Микеле. Он прижимает к груди ящик, покрытый парусиной. Входит, стряхивает с себя капли.
— Льет как из ведра! — восклицает он, опуская ящик на прилавок. — Вот! Мускатный орех и тмин. Я взял еще немного белого бадьяна, он почти закончился.
— Как на складе?
— Холодно. И сыро, но, когда так льет, ничего не поделаешь.
— Влажность пряностям во вред, — вздыхает Паоло. — Потом пойдешь с Доменико, поднимете наверх мешки и подоткнете двери бумагой.
Молодой человек кивает, исчезает в чулане. Они убрали занавеску и поставили дверь, перекрасили ставни.
И это не единственное изменение.
В лавке становится тесно.
Паоло и Иньяцио арендовали склад на виа Матерассаи в районе Кастелламмаре. Там они держат товары, прибывающие со всего Средиземноморья. Это правильный ход, ведь теперь у них покупают травы и пряности другие торговцы.
Он зовет Микеле.
— К вашим услугам, дон Паоло.
— Я ухожу. Иньяцио задерживается. Думаю, с таможней возникли проблемы. Присмотри за лавкой.
Дождь, холодный, неприветливый, вызывает озноб. Паоло пересекает площадь Сан-Джакомо, смотрит на свой дом: сквозь ставни просачивается полоска просвета. Должно быть, Джузеппина стряпает.
И Винченцо…
Винченцо — умный ребенок. По вечерам Паоло наблюдает, как Виктория играет с малышом или как Иньяцио показывает племянникам буквы алфавита.
Паоло видит, как жена подходит к двери, чтобы выплеснуть из таза грязную воду. Она не могла не заметить его, это очевидно, но даже не помахала ему рукой.
Втянув голову в плечи, он идет быстрым шагом к палаццо Стери. Джузеппина никогда не любила его. Он знает, что это так, но не переживает: он занят своим делом. Плавает за товаром, работает в лавке — так проходят его дни.
Лишь иногда ему нестерпимо хочется нежного объятия, чтобы уснуть в тепле и ласке.
Джузеппина с грохотом закрывает дверь. Мимо дома проходил Паоло, она его видела.
Кто знает, куда он направляется.
Она чувствует, как сжимается грудь.
На сердце темно, говорили в Баньяре.
У нее на сердце темно. Она ненавидит этот дом. Ненавидит этот город, эту сырость. Всю зиму и в дождь приходится закрывать окна и зажигать светильники.
И сегодня что за день! Ей нездоровится, пришлось остаться в постели, хорошо, что Виктория помогает с домашними делами.
Джузеппина беременна.
Уже несколько дней, как она в этом уверена. Красных дней не было, и грудь болит.
Не хватало родить еще одного ребенка здесь, в Палермо, в мрачном доме, без света.
Нужно сказать Паоло, думает она. Но не знает, ни как, ни когда это сделать.
Сказать правду? А хочет ли она этого?
Паоло она не доверяет. Скорее, робеет при нем и даже боится. Иногда благоговейное уважение, которое жена должна испытывать к мужу, превращается в жгучую злобу, в лезвие ножа, впивающееся ей в живот. Его ребенок? Еще один?
Она стыдится думать об этом, но ведь ребенок может и не родиться.
Тогда она надевает на голову шаль, ноги всовывает в башмаки. Выходит из дома, идет по периметру площади Сан-Джакомо, спускается к порту. Там, в одной из лачуг за городскими стенами живет повитуха из Баньяры, Мариучча Колозимо. Джузеппина подходит к ее домику. Останавливается в нерешительности. Из-за дверей доносился запах мыла и чистого белья.
— Донна Мариучча! Вы здесь? — кричит Джузеппина, набрав полную грудь воздуха.
Повитуха появляется на пороге. Лицо у нее словно высечено из туфа, губы тонкие. На лбу капельки пота.
— Донна Джузеппина… щелок варю для стирки. Вы ко мне? — спрашивает она, вытирая о фартук покрасневшие руки.
Джузеппина немного колеблется. То, что она задумала, это грех. Мадонна отворачивается, когда женщина хочет избавиться от ребенка, так говорила бабушка.
И все же…
Джузеппина подходит к повитухе, шепчет почти в самое ухо.
— Могу ли я навестить вас в ближайшее время?
Мариучча склоняется к ней. От нее пахнет сеном и молоком.
— Когда хотите. Что, яйцо в гнезде?
Она кивает.
— Мой муж еще не знает, — продолжает она шепотом.
Повитуха выпрямляет спину. Она ни о чем не спрашивает. Она все понимает и знает, что женщины часто молчат о том, что мужчины попросту не могут понять.
— Я здесь. Буду вас ждать.
Джузеппина кивает, повитуха исчезает за дверью.
Медленным шагом Джузеппина возвращается домой. Шаль насквозь промокла, вода течет за корсет. Под этими плотными, тяжелыми каплями трудно идти. На площади Сан-Джакомо она бросает взгляд на лавку. За стеклом мелькают силуэты — наверное, покупатели.