– Рассказывай! – велит Иньяцио. Он говорит на диалекте, чтобы рабочие его понимали и доверяли ему.
Альфио глазами ищет у товарищей поддержки, и те робко кивают ему, чтобы он продолжал.
– Ваше сиятельство, вы знаете, мы все – отцы семейств. Нам всем очень нужны деньги, а тут еще сняли четвертную прибавку. Мы готовы работать на совесть, если нам будут платить. Мы и работаем, а вот эти, с дубинками, только и смотрят, чтобы мы чего не украли, бьют за малейшую провинность, за то, что на минуту разогнешь спину. Сегодня утром парень, который нес инструменты, сломал руку. Где его жена возьмет теперь хлеба? – Он качает головой, разводит руками. – Дон Иньцио, мы так больше не можем.
Иньяцио скрестил руки на груди, обдумывая услышанное. Бедолаги, им так нужны эти гроши – надбавка за работу в доке. Парень, сломавший руку, унизительные досмотры, жестокость и оскорбления надсмотрщиков…
– Откуда тебе известно про парня, который сломал руку?
Из-за спины Альфио выходит оборванный, черный от угольной пыли мальчик. На вид ему не больше десяти лет.
– Я был там, дон Иньяцио, – говорит он. Голос его дрожит, но взгляд прямой и твердый, закаленный тяжелой работой. – Я видел, как он карабкался на леса, он был обвешан инструментом. Его зовут Миммо Джакалоне.
Значит, он упал со строительных лесов, потому что нес тяжелый инструмент. Теперь Иньяцио понимает, почему рабочие взбунтовались.
– Где он сейчас? – спрашивает Иньяцио.
– Дома.
– И что теперь? Что вы намерены делать?
– А я вот что скажу: так работать нельзя. – Механик качает головой. – Нас за людей не считают эти канальи, со всем к ним уважением, – кивает на надсмотрщиков, которые придвинулись поближе к Иньяцио. – Но и для некоторых конторских мы хуже собак.
Иньяцио вскидывает голову, с его губ едва не слетает крепкое слово. Вот в чем дело: эти работяги многое готовы вытерпеть, но не готовы поступиться чувством собственного достоинства. Вот откуда такая неудержимая ярость и злоба.
Из окон конторы счетоводы и прочие служащие наблюдают за происходящим со смесью ужаса и презрения. Тайс вцепился в подоконник, в его взгляде испуг. Наверное, дрожит от страха.
– Я поговорю с надзирателями, они должны относиться к вам уважительно. – Иньяцио произносит эти слова громко, так, чтобы его все слышали. Делает шаг в сторону рабочих, обводит их взглядом, кивает. Нужно, чтобы они поверили его словам, чтобы доверяли ему. – Но вы должны вернуться к работе.
Рабочие переглядываются робко и озадаченно. Альфио поворачивает голову, прислушивается к ропоту товарищей. Струйка пота прочертила дорожку на его покрытом копотью лбу.
– Никак невозможно, дон Иньяцио, – наконец отвечает механик. Он говорит, будто извиняясь, но твердо, не оставляя возможности для дискуссии. – Эти набросятся на нас, стоит вам уйти, – добавляет он и указывает на надсмотрщиков. – Мы не вооружены. Мы христиане… Мы не звери, мы тоже христиане, как и они! – Голос у него срывается от гнева. – Мы работаем с утра до вечера, а потом эти… эти сволочи лупят нас по спине, как собак. Закрывают дверь у нас перед носом, стоит на секунду опоздать, забирают наше жалование! Бьют дубинками так, что ломают нам кости!
Тайс говорил, что рабочие жалуются, но при этом не уточнил, как с ними обращаются надсмотрщики, что за опоздание их не пускают в цех на рабочее место, штрафуют и бьют. Словно в подтверждение правоты этих слов, рабочие окружают Альфио. Их голоса перекрывают его голос, руки сжимаются в кулаки.
Надсмотрщики отходят в сторонку, ближе к лестнице, обеспечивая себе путь к отступлению.
Иньяцио наблюдает за рабочими, но не двигается. Когда ропот немного утихает, он смотрит на Альфио и негромко произносит:
– Вы – мои люди.
Делает несколько шагов к внезапно притихшей толпе.
– Вы – мои люди! – повторяет он громче, затем поворачивается, берет в свои руки черные от копоти кулаки Альфио и потрясает ими перед рабочими. – Литейный цех – ваш дом. Если кто-то плохо обращался с вами, обещаю, он за это заплатит. Вы уверены, что нужно объявлять забастовку? Вы действительно хотите, чтобы работа остановилась, хотите остаться без хлеба? – Иньяцио обводит руками цех. – Разве я не заботился о вас? Разве я не делаю все для того, чтобы ваши дети умели читать и писать? Миммо Джакалоне… этот парень со сломанной рукой… О нем позаботится Общество взаимопомощи, которое я создал для вас… – Он оглядывается по сторонам. – Я! Для вас! Я лично прослежу, чтобы о нем позаботились. Мы все – часть этой фабрики. Я здесь, я с вами… Если понадобится, я сниму пиджак и буду работать, плечом к плечу с вами. Производство не должно останавливаться. «Оретеа» – это не только Флорио, это, прежде всего, рабочий люд!