Нынешняя засуха также почти не сказалась на слонах, хотя ограниченный механизм регулирования — снижение числа детенышей, — по всей видимости, включился в действие. Когда засуха достигла пика, поступило около дюжины сообщений (таких случаев могло быть и больше — возможно, не все они были зафиксированы) о мертвых или умирающих слонятах. Все они оказались самцами, и все были покинуты. Я объясняю эту ситуацию тем, что сама природа подсказывала, кем из небольшой популяции Тули следует пожертвовать, чтобы выжить в данных условиях. Видимо, слонихи прогоняли от себя сыновей в необычно раннем возрасте — обычно это происходит, когда молодой слон достигает отрочества. Судя по всему, слонята, изгнанные из семьи, не в состоянии были эмоционально пережить одиночество (слоны ведь социальные животные!), а может быть, просто физически были не способны добывать себе пищу.
Я сам нашел нескольких таких слонят мертвыми и одного при смерти. Он лежал на боку возле глыбы песчаника и подняться, очевидно, уже не мог. Зрелище было ужасным. Я бросился в лагерь за ведром воды, чтобы облить его, надеясь хоть как-то облегчить его страдания. Глаза слоненка, казалось, принадлежали совершенно другому существу, почему-то оказавшемуся пленником этого умирающего тела. Они были широко раскрыты и со страхом взирали на меня — человека. Видя его страх, я поспешил удалиться.
В это же самое время из лагеря вышел мой друг, чтобы пристрелить слоненка и избавить от мук, но его вмешательство не потребовалось. Слоненок умер через несколько мгновений после моего ухода. Его смерть произвела на меня гораздо более сильное впечатление, чем многие другие естественные смерти, свидетелем которых я стал в этих землях. Возможно, то, что я сейчас скажу, покажется лишенным логики, но я воспринял гибель слоненка как вздох затихающей дикой природы — целое живет, но небольшие частички отмирают. Я знаю об уме слонов, их качествах, сопоставимых с лучшими человеческими, и потому смерть этого малыша была для меня словно смерть друга, а может быть, даже брата.
В это скорбное время к нам приехал писатель и журналист Брайан Джекмен, автор книг и статей о природе. Его произведения оказали на меня сильное влияние еще пять лет назад, когда я начал писать свою первую книгу «Плач по львам». Я с большим удовольствием прочел его «Марш львов», где он подробно рассказал о жизни прайдов и вокруг них. Ему удалось то, что не удалось многим писавшим об Африке, — он постиг душу ее дикой природы. Брайан по-настоящему предан львам и, как и я, сумел понять их сущность, их дух. Незадолго до своего визита он написал, что вскоре приедет в один из охотничьих домиков, и спросил, не может ли он к нам заглянуть. Мы ответили, что будем очень рады — я давно мечтал с ним встретиться.
В свое время Брайан дружил с Адамсоном и не раз навещал его в Коре; благодаря ему многие узнали о последних годах жизни Джорджа. Да, конечно, Джорджа обрадовало бы, что Брайан сам увидит: его дело не погибло вместе с ним, и философия свободы, которой он посвятил жизнь, по-прежнему существует!
В течение трех дней я возил Брайана по самым любимым своим уголкам, и он быстро освоился здесь. Каждую ночь мы напряженно вслушивались, не донесется ли зов львов, но они не подавали голос и не появлялись. Брайан был явно разочарован, хотя и старался не показывать этого. Но утром того дня, когда Брайан должен был уезжать, случилось нечто волшебное… Впрочем, предоставим слово самому Брайану — никто лучше его об этом не расскажет. Вот как начиналась статья, написанная после визита к нам и озаглавленная «Последние из свободных»:
«На заре, когда воздух еще прохладен, раздался крик молодого англичанина:
— Рафики! Ко мне! Фьюрейя! Ко мне!
Он снова и снова прикладывал к губам сложенные рупором руки и звал. Его голос эхом отзывался среди каменистых холмов, но ответом ему была тишина. И вдруг издали, с расстояния примерно одного километра, донесся ответный львиный рев. Лицо молодого человека озарила улыбка, точно он оказался наверху блаженства.
— Идут! — сказал он.
Неожиданно раздались тревожные крики импалы. Гарет Паттерсон подал мне знак убраться, опасаясь, как бы мое присутствие не спугнуло львов, затем открыл ворота лагеря и вышел за ограду.
Через несколько мгновений появилась Рафики — взрослая львица в самом соку. Я видел, что она направляется прямо к Паттерсону. Затем она встала на задние лапы, а могучие передние возложила ему на плечи; он, в свою очередь, крепко обнял ее и погладил по желто-коричневым бокам. „Рафики“, — пробормотал он, и львица заурчала в ответ, довольная тем, что снова видит своего друга.