Витька представлял себе синее море с белым треугольником паруса, — такое он видел на картинке. И другое — бурное и могучее, — такое показывают в кино.
И они надолго умолкали, каждый думал о своём.
— Счастливая ты, Эва, — говорил Витька, — ты всё видела.
— Ты тоже увидишь, Витька. Тебе даже лучше. Ты всё можешь увидеть в первый раз. Даже море. Я тебе завидую.
Витька недоверчиво хмыкал, а Эва кивала головой и говорила:
— Правда, правда, завидую. Я бы очень хотела в первый раз увидеть море. Это так здорово! Но я уже не могу. Я уже видела.
— Смешная ты! Как же можно такому завидовать? — говорил Витька, а сам удивлялся мысли, что незнание чего-нибудь может обернуться другой, неожиданной стороной.
Однажды к ним подошёл тот самый мальчишка, с которым подрался Витька.
Он сел рядом с ними и сказал:
— Привет.
— Привет, — ответил Витька и насторожился, весь подобрался.
— Чего же ты сразу не сказал, что вы из цирка? Витьке очень польстило это «вы», но он осторожно спросил:
— А что бы тогда было?
— Ничего бы не было — драки не было.
— Почему?
— А так… Уважаю циркачей. За смелость.
Он помолчал, потом добавил:
— А с Федькой я больше не вожусь. Он трус. Я его отлупил.
Эва улыбнулась. Мальчишка тоже заулыбался и оказался симпатичным парнем.
— А я видел, как ты летаешь, — уважительно сказал он Эве. — Приходите ко мне туда, — мальчишка махнул рукой, — где мы с ним это… Ну, вы знаете куда. У меня лодка есть. Покатаемся.
— Придём, — сказала Эва.
Мальчишка встал.
— До свиданьица, — сказал он и, уходя, с почтением посмотрел на Эвину перевязь.
— Вот видишь, какой он хороший. Все люди хорошие. Только иногда не знают про это, — сказала Эва.
Витька кивнул и улыбнулся. Очень приятно жить в мире, где все люди такие хорошие.
Бедный Тим
Каждый вечер Эва и Витька ходили в цирк.
Задолго до начала представления они усаживались на самые лучшие места — в первом ряду, напротив входа за кулисы, и Эва рассказывала Витьке всякие цирковые истории.
Чего только Витька не наслушался!
Оказывается, солидная большая тётя, которая показывает собачий футбол, выступала раньше с таинственным и мрачным номером. Женщина-паук! Так он назывался. Когда-то этот номер был в моде. Народ валом валил.
Женщина висела в воздухе — голова её, а туловище паучье — и отгадывала, какие предметы передавали зрители её партнёру. И всё это с завязанными глазами. Ужасно таинственно. Прямо-таки страсти-мордасти.
А на самом деле этот фокус был проще простого. Чистое надувательство. Всё дело было в зеркалах — они так ловко ставились под углом, что казалось, будто она висит в воздухе, вернее, в центре верёвочной паутины — тряпочное паучье туловище и её голова.
А уж отгадывать предметы было и того легче. Она по вопросу партнёра уже знала, что это: портсигар, платок или авторучка.
Просто на каждый предмет, который обычно люди носят в кармане, был придуман свой вопрос.
— Что у меня в руке?
— Портсигар.
— Говорите, что это?
— Спичечный коробок.
— А это?
— Паспорт.
И так далее. Смех, да и только.
А важный высокий директор много лет был клоуном. Потешал народ.
Сейчас и не подумаешь — такой он серьёзный. Как лорд — во фраке.
Витька слушал, ахал от удивления, а Эва смеялась и говорила:
— Ты хороший зритель, Витька. Замечательный. Тебе всё интересно. Таких фокусники очень любят — тебя приятно надувать.
Витька смущался. Ему и верно всё было интересно. Даже когда его надували.
Он изумлялся и недоумевал, когда Сенечка Куров смешно кувыркался, падал, прыгал, а потом преспокойно вытаскивал из-под полы своего оранжевого пиджака большущий аквариум с золотыми рыбками.
Эва прямо-таки заходилась от хохота, глядя на Витькины вытаращенные глаза.
— Как же это он? — спрашивал Витька.
— Неужели не видишь?
— Не вижу.
— Ну, тогда не скажу, а то тебе неинтересно будет, Витька на минуточку обижался, но дуться долго не мог и снова ахал, волновался, хохотал.
Только когда объявляли номер воздушных гимнастов, он затихал и украдкой поглядывал на Эву. Она сидела печальная и какая-то виноватая. Её партнёры выступали теперь вдвоём, и это был не очень-то интересный номер. И свет не гасили, и не рокотал барабан. Витька, как мог, утешал её.
— Ну что ты, Эва? Ты же не виновата. Чего ж ты как прибитая? — говорил он.
— Я знаю, Витька. Только мне всё равно плохо. Им тяжело одним.