В тот день, когда мы подъехали к непрезентабельному ресторанчику на краю какой–то крошечной деревушки, думать об основательной еде было уже поздно. В расписных банках из–под керосина цвела розовая герань, и голодные куры что–то клевали у порога. Мы вошли, но я успел с надеждой шепнуть Элен:
— Мы тоже пыльные и загорелые — может, сойдем за паломников?
В углу, как обычно, стоял таз и возле него — большой брусок синего мыла. Мы умылись и с мокрыми руками направились к столу. Официант, еще более заросший, чем я сам, быстро перевернул свой засаленный фартук на другую, чуть менее грязную сторону, схватил распылитель и пустил в воздух струю «ДДТ». Затем, повернув скатерть так, чтобы жирные пятна оказались подальше от нас, он сказал:
— Что подать нашим американским гостям? Конечно, мы были разочарованы тем, что нас так сразу разоблачили, но аппетит наш от этого не пострадал. Я задумался. Что взять: яйца по–мексикански или жаркое по–мексикански? И то и другое жарили с луком и помидорами — все–таки какое–то подобие свежего салата, о котором мы мечтали. Тут я вспомнил покрытые мухами куски мяса на рынке и кур у порога и решил, что разумнее всего заказать яйца.
— Яйца по–мексикански, — бодро заявил я на испанском языке.
Элен толкнула меня в бок.
— Попроси, чтобы было не очень остро, — сказала она. Мы еще слишком хорошо помнили, что частенько все прохладительные напитки Мексики не могли остудить наши пылающие глотки.
— No muy caliente (Не очень горячо (испан.)), — предупредил я.
Официант с минуту колебался, потом пожал плечами и направился в кухню. Когда он передал заказ поварихе, та изумленно запротестовала — она, видно, любила свое дело — и с трудом протиснулась в дверь. Они оба некоторое время разглядывали нас, затем переглянулись и теперь уже вдвоем пожали плечами. Я засмеялся:
— Они, наверное, думают: «Сумасшедшие американцы не любят чилийского перца».
Из кухни поплыл аромат жареного лука, и голод наш возрастал с каждой минутой. Мы ждали. Вошли другие посетители, сделали заказ и получили желаемое, а мы все ждали. Наконец через полчаса официант поставил перед нами две тарелки. После первого куска я положил вилку.
— Яйца холодные, — сказал я. — И такие же острые, как обычно.
Официант выглядел смущенным.
— Но вы же так заказали. Вы сами сказали: «Не очень горячие».
Человек, сидящий за соседним столиком, улыбнулся и вмешался в разговор.
— Простите, — сказал он. — Но по–испански «caliente» относится только к температуре. Если мы хотим сказать «остро», мы говорим «picante».
Да, мы с удовольствием ели в придорожных ресторанах и редко забывали полученные там уроки испанского языка.
Отсюда до Гуаиахуато было рукой подать, но приближался вечер, и мы решили сэкономить на отеле и провести ночь у дороги в нескольких милях от города. Ночь прошла не очень–то спокойно: Дина и целая компания слишком любопытных волов изобразили нестройную симфонию лая и мычания. А на утро мы уже ехали по узкой главной улице города, который некогда был колыбелью войны Мексики за независимость. Гуанахуато — это чаша, полная лепящихся по отвесным склонам, выжженных солнцем домов, красных черепичных крыш, углы которых вызвали бы восторг поклонников абстрактной живописи, улиц, бушующих красками, где в зеленых кактусовых садах сушится белье.
Нам порекомендовали отель, но при одном взгляде на величественный замок, возвышающийся на холме над городом, мы поняли, что наш кошелек отощает здесь слишком быстро. И мы выбрали скромную гостиницу, выходящую на крошечную треугольную главную площадь на самом дне города–чаши. Дину тоже приняли как желанного гостя, и единственным недостатком оказалось отсутствие стоянки для «Черепахи», а между тем известие о ее появлении распространилось мгновенно, за те несколько минут, которые она постояла у входа в отель. Когда я спросил, куда ее поставить, директор был вне себя.
— Но, сеньор, это же современный отель! У нас прекрасные стоянки для машин.
Мы успокоились и взяли номер, а услужливый директор послал мальчика, по имени Педро, показать мне, куда поставить машину.
— Вам будет трудновато найти одним, — пояснил он.
Так оно и вышло. Мальчик повел меня вниз по узкой извилистой главной улице, и в конце концов я уверился, что мы отправляемся за город. При этом он не переставая кричал: «Сюда, сюда», и люди высовывали головы из окон с таким интересом, словно в город приехал цирк и по улицам ведут слонов. Потом мы круто повернули вправо и двинулись в другом направлении, по еще более узкой улице, где волам приходилось забираться на высокие тротуары. Я только собрался сказать, что «прекрасные стоянки» что–то уж очень далеко, как вдруг мальчишка, с трудом переводя дыхание, остановился возле входа в какой–то двор.