— Правда, — добавил он, — после этого целый день лил дождь как из ведра, а нынче ночью валил снег.
Добрый час я изучал дорогу и пытался трезво взвесить все возможности. Пройдем или нет? Местами ширина тропы, спускавшейся в долину, едва достигала шести футов и вся она была усыпана обломками взорванных скал. Всего в двадцати пяти милях за этим трехмильным барьером лежала Ушуая. Я попросил у дорожников разрешения попробовать.
К моему удивлению, десятник пришел в восторг.
— Разрешения? — повторил он. — Да если вы хотите рискнуть — пожалуйста! И мы вам поможем. Нам самим не терпится поглядеть — это же в первый раз туристы проедут в Ушуаю машиной!
Я вернулся к Элен, и мы начали самый трудный наш наземный переход в этом путешествии.
После первой же полумили всем двенадцати дорожникам пришлось усиленно помогать нам. Они подкладывали бревна, засыпали ямы и подталкивали «Черепаху», пока мы с помощью лебедки пробирались по жидкой грязи в фут глубиной. В одном каменистом месте колеса съехали по скользким камням, нос джипа задрался торчком в небо, и машина с грохотом скатилась на огромный валун и закачалась на нем. Колеса беспомощно вертелись в воздухе, пока наши помощники не столкнули машину с камня. Я вылез из кабины взглянуть, сильно ли пострадал джип; оказалось, сломана рессора, разбито заднее стекло, а в корпусе огромная вмятина.
Тропа сползала к самому краю ущелья стофутовой глубины; мы надежно прикрепили трос лебедки к дереву и еле-еле двигались по короткому уклону. Один раз «Черепаха» вильнула в сторону, колеса скользнули вбок, и рабочие в тревоге закричали: «Pare, pare!»[41] Но я не мог остановить машину — заднее правое колесо повисло над краем пропасти. Элен, шедшая позади, вскрикнула, а Дина отчаянным прыжком выскочила над моей головой в окно. Трос лебедки туго натянулся, все двенадцать рабочих принялись тащить джип и подкладывать под колеса бревна, и мы кое-как выкарабкались обратно на тропу.
Так оно и шло еще добрых два часа. Колеса то совсем тонули в жидкой грязи, то повисали над тряским бревенчатым мостиком; порой «Черепаха» задевала днищем острые камни. И наконец рабочие окружили джип.
— Que le vaya bien! — говорили они, широко улыбаясь. — Вот вы и прошли последнее опасное место.
Уж не помню, как мы проехали оставшиеся двадцать пять миль. Все еще не верилось, что самое страшное позади. Но вот перед нами раскинулась густая синева канала Бигл, усеянная белоснежными гребешками волн, и закрытая гавань, где стояло несколько небольших кораблей, а у подножия снежноглавых Анд замелькали красные железные крыши домов Ушуаи. К югу осталось лишь несколько разбросанных островков и Антарктика.
Конец пути
Не знаю, чего я ожидал от Ушуаи, но в одном был уверен: ее улицы покажутся нам вымощенными золотом. Правда, я не ожидал, что и сердца людей также окажутся золотыми. И хотя мы не сомневались, что и тут, как обычно, попадем на какой-нибудь праздник, мы никак не рассчитывали, что сами окажемся почетными гостями. Ушуая отмечала день святого дона Боско — покровителя спорта.
Происшествия начались в тот же день, 23 января 1956 года, когда мы впервые въехали на усыпанные галькой улицы самого южного города мира. С «Черепахой» поравнялся большой автомобиль, и из его окна высунулся щеголь в белых перчатках — аргентинский морской офицер. На превосходном английском языке он спросил, откуда мы приехали, и пригласил завтра с ним отобедать. Капитан Лопес де Бертодано оказался комендантом морской базы, ради которой, собственно, и существовала Ушуая.
В тот же день мы отправились с визитом в штаб дорожного строительства, чтобы поблагодарить начальника: ведь если бы не помощь его рабочих, нам бы сюда не добраться. Нам тут же предложили остаться у них, вместо того чтобы ехать в единственный в городе отель под названием «El gran Parke» или, скорее, «Los Tres Mentiras», что означает «Тройная ложь», ибо он вовсе не большой, ничуть не похож на парк и вообще не имеет права называться отелем.
Сомнительной достопримечательностью Ушуаи можно считать исправительную колонию; ее только недавно вновь открыли, чтобы разместить там наиболее важных членов бывшего правительства Перона. Один из этих джентльменов стяжал себе столь дурную славу, что его даже удостоил визитом некий американский журналист. Кстати, проезжая через Рио-Гальегос, журналист этот слыхал, что два сумасшедших американца пытались пересечь Магелланов пролив и утонули. Он был очень разочарован, когда узнал, что мы живы и здоровы.
— Было бы гораздо интереснее, если бы вы и вправду утонули, — заметил он.