— Конечно, Витек, — доверительно сказал Физкультпривет, — сам понимаешь: деньги эти не мои, я человек скромный, живу на зарплату. Тестя денежки. Тесть у меня мужчина серьезный, прописан на рынке круглый год. Начиная с клубники и кончая картошкой.
Прерывистая цепочка бегунов потянулась из-за угла. Бурмусов и Петраков, бегущие впереди, жестами показывали, что пошел четвертый круг.
— Продолжать! — крикнул Физкультпривет.
Витя хотел встать, но Физкультпривет усадил его обратно, нажав рукой на Витино плечо.
— Не договорили. Ну? Твое слово?
— Я… это… не хочу продавать. — Уставясь перед собой, Витя долбил пяткой ямку в песке.
— Глупо. — Физкультпривет по-прежнему не снимал руки с Витиного плеча. — Ну… в общем, я тебе вот что скажу: тесть согласен тысячу переплатить. Сверх.
— Спасибо большое, не надо, — пробормотал Витя и наконец встал, вывернувшись из-под Физкультприветовой руки.
Он пошел на площадку. Бежать за остальными не было смысла, все равно он их не догонит, а Физкультпривет крикнул ему вслед:
— Две тысячи! Лады? Но больше он не даст! Договорились?
Витя молча покачал головой. Конечно, думал Витя, если б он сделал то, о чем просил Физкультпривет, они бы стали закадычными друзьями… Говорят ведь: услуга за услугу. А так — очень, очень скоро Физкультпривет снова спросит, кому подарить Синькова! «Вот именно, — подумал Витя, — станет он со мной дружить за просто так!» Но слишком уж непомерной была цена этой дружбы. И Витя, вздохнув, решил примириться с тем, что тут ему не повезло. Не во всем же должно везти человеку. И пусть: а то судьба, обозлившись на везунчика, может преподнести ему, в конце концов, какую-нибудь жуткую подлость.
В этот день Витя с Надей дежурили по классу. Хотя Витя все время путешествовал по чужим партам, дежурным, разумеется, считался он, а не все время меняющиеся Надины соседи. После уроков Надя принялась мыть полы; Витя сначала помог ей перетащить с места на место несколько парт, но затем Бурмусов, который тоже остался из-за Вити, нашел закатившийся под парту чей-то пластмассовый мячик, и они стали перекидываться мячом, бегая и скользя по мокрому полу.
Как быстро Витя привык к новой жизни! Казалось, так было всегда дружба Бурмусова и Петракова, тетрадки Сысоевой, «Витек» вместо «Шушеры»…
Надя беззлобно улыбалась, держа на весу мокрые и красные от холодной воды руки, потом отвела локтем прилипшие ко лбу волосы и снова взялась за тяжелую тряпку из мешковины. Закончив мыть, Надя выкрутила тряпку и раздвинула парты по местам, а Бурмусов с Витей, оставив надоевший мячик, принялись швыряться тряпкой — это было намного рискованнее, а следовательно, и намного интереснее.
Когда Надя несла к двери ведро, полное воды, тряпка, запущенная Бурмусовым в Витю, полетела ей в лицо. Выронив ведро, Надя выбросила обе руки вперед, и тряпка шмякнулась на пол. Ведро лежало на боку, а темно-коричневая жижа растекалась под партами.
Надя отвернулась и тихо всхлипнула.
— Слышь, чувишка, закрути свой фонтан, — неуверенно проговорил Витя. Он впервые видел, как Надя плачет.
Бурмусов дернул его за рукав.
— Атас! Драпаем!
Мама пришла на четвертый день. Когда Витя, вызванный классной, шел к кабинету директора, ему встретился Физкультпривет, искательно спросивший:
— Ну? Последнее твое слово?
— Ага! — весело крикнул Витя, тут же, впрочем, лишившийся своего веселья: рядом с мамой стоял Алик.
— Сына, — сказала мама, — сыночка!
Она была маленькой и тоненькой, словно девочка. Издали вообще можно было принять ее за Витину ровесницу — в коротенькой юбке и тонких белых носочках с нарисованной на них вишенкой. Нагрудный карман маминой блузки был украшен аппликацией: кроваво-красное сердце с надписью «Кисс ми» «Целуй меня», если перевести с английского. И чем ближе подходил Витя, тем явственнее проступали морщинки на мамином лице. Две у уголков рта, еще две на щеках, там, где раньше были смешные ямочки, а у глаз — паутинка гусиных лапок.
Алик, высокий, широкоплечий блондин с нежно-розоватым лицом, мужественным ртом и неопределенного мутно-голубого цвета равнодушными глазами, выглядел моложе мамы, и от вида ее носочков, морщинок и такого неуместного «Кисс ми» у Вити защемило сердце.
Директор вышел из своего кабинета, где все было застелено заляпанными известкой газетами и откуда воняло побелкой, и подошел к ним, держа билет кончиками пальцев, словно хрупкую и прекрасную бабочку. Он передал билет маме. Та сразу отдала его Алику, и он осмотрел билет с выражением тусклого любопытства. Вокруг собралось уже немало зевак. Сдерживаемые строгим взглядом директора, они теснились чуть поодаль.