Нила познакомила их, наговорив про Марину целый ворох приятных и лестных слов, но Марина, правду сказать, к этим похвалам давно уже привыкла: у нее действительно был, ну, талант не талант, а кое-какие способности к фотографии, ее снимки часто печатали в районной газете. Марина даже получила диплом на областной фотовыставке; о том, что школьная стенгазета без ее фотографий не выходила, и говорить нечего.
— А этот Супрунчук как, достоин? — напоследок спросила Нила.
— В каком смысле? — уточнила Алевтина Михайловна.
— Не употребляет? И во-вторых, его трудовые достижения. Сама понимаешь, нам нужен, так сказать, человек безупречный. Иначе нечего и огород городить.
— Это я понимаю, — сказала Алевтина Михайловна. — Ну, что я могу тебе сообщить?.. Насчет употреблять за ним особенно не замечалось, а работает он школьным сторожем. Сторожит нашу школу и пришкольный сад, хотя чего его сторожить, его еще зеленым обносят. Сад тут почти что в каждой усадьбе, а школьные яблоки чуть не в завязи поедают. Хуже гусениц!
Но проблема школьных яблок Нилу не интересовала, и они с Мариной отправились к Супрунчуку А. Н.
Супрунчук оказался сутулым, неопределенного возраста человеком в старом измятом черном костюме, кепке-шестиклинке и в потрепанных кедах на босу ногу. Он, привстав, следил за Нилой и Мариной из-за грубо сколоченного дощатого стола, пока они шли от калитки.
— Собаки нет? — крикнула издали Нила, но, очевидно, Супрунчук не расслышал, закивал головой и с готовностью забормотал:
— Здр-р… асьте! Здр-р… асьте!
Не похоже, чтобы здесь водились собаки. По двору свободно разросся спорыш, сарай был весь заплетен хмелем, а возле дома раскинулся куст бузины. Двор незаметно переходил в лужайку, точно так же поросшую спорышем, которая спускалась к прудику с неподвижной стоячей водой, да, собственно, и был частью этой самой лужайки, хоть и отделялся от нее редким ветхим забором.
— Здравствуйте, — сказала Нила, подойдя. — Товарищ Супрунчук, мы приехали к вам как к человеку, который единственный в нашем районе имеет два ордена Славы.
Сама не слишком удовлетворенная этим началом, Нила недовольно передернула плечом; Супрунчук, как видно поняв изо всего, что его гостья чем-то недовольна, зашаркал по столу ладонями, словно подгребая к себе лежащую там стоптанную женскую туфлю, просящую каши, сапожную иголку и моток дратвы, и проговорил:
— А вы присаживайтесь…
Переглянувшись, Нила с Мариной пододвинули стоявшие тут же табуретки и сели.
— Мы школьники, — сказала Марина, — мы знаем, что вы воевали, и хотим написать о вас в своей школьной газете. Вы не против?
— Ну да, а как же, — быстро закивал Супрунчук, переводя взгляд с Марины на Нилу. — А это оно самое… как оно… ну да ладно. Ишь ты! Толькечки я вас не припомню. Как школьников то есть…
— Мы из города. Из райцентра. — Нила достала из сумки свой маленький заграничный магнитофон. — Ну вот, Алексей Николаевич, — сказала она голосом школьного зубного врача, который просит первоклассника открыть ротик. — Вы все расскажете нам в этот магнитофон. Сначала мы вас запишем на магнитофон, а как приедем домой — спокойненько оттуда перепишем ваш рассказ на бумагу. Договорились?
Супрунчук молчал, непонятно глядя на Нилу; он словно хотел что-то сказать, но так и не сказал, а Нила требовательно повторила:
— Значит, договорились?
— Т-техника, ух! — сказал Супрунчук и покрутил головой.
— Техника теперь на грани фантастики, — согласилась Нила. — Мы слушаем вас, Алексей Николаевич. Нас интересует рассказ о вашем боевом пути, о трудных военных буднях, об успехах вашей части, вашего полка… Ну, что еще… Может, вспомните какой-нибудь забавный случай? На войне ведь случались и смешные вещи, правда? Иногда. В общем, вам виднее!
Поудобнее облокотившись о стол, Нила пододвинула к Супрунчуку руку с зажатым в ней микрофоном. Супрунчук вдруг весь словно бы окоченел, а его шея пошла бурыми пятнами.
— Ну? — шепотом поторопила его Нила.
— Я, этт-та… — кашлянув, скрипучим голосом сказал Супрунчук и, взяв туфлю, лежавшую на столе, поколотил ею о столешницу, — туфлю… бабке латаю. Жене своей. Бабке.
— Вы не поняли меня, Алексей Николаевич. — Нила щелкнула переключателем. — Идет запись. Надо говорить.
— Так я ж, эт-та… говорю, ага! — Супрунчук засмеялся каким-то сиплым, кудахтающим смехом, одной рукой отковыривая щепку от стола и нелепо помахивая другой.
— Соберитесь, Алексей Николаевич. Пленка идет. Начали!
Супрунчук коротко вздохнул, надолго задержал дыхание, в каком-то оцепенении глядя на микрофон, а затем стал рывками выпускать воздух сквозь крепко сжатые зубы. Нила снова щелкнула переключателем.