Девочки шагнули друг к другу и неловко ткнулись носами. Ну, раз у Эли появилась сестра, значит, хочешь не хочешь, а придется с этим считаться.
Собственно, первое время ее как будто не было вовсе. Эле она совершенно не докучала. Была тихой, молчаливой, задумчивой, часто ходила с красными глазами, хотя Эля не видела, чтобы она плакала. Все это было понятно, и Эля, конечно же, ее жалела: такое горе!
Придя впервые в класс вместе с Кирой, Эля прямиком направилась к Серикову, за которым она сидела, и попросила:
— Слушай, Серый, поменяй квартиру, а?
— Это как? — не понял Сериков.
— Вон сзади свободное местечко, видишь? Рядом с Волнухиной. А здесь мне сестру посадить надо.
— Ага, побегу, — сказал Сериков, не двигаясь с места.
— Интересно, на кого ж он тогда будет каждый урок оборачиваться? ехидно поинтересовался вездесущий Храповицкий.
— Как на кого? На Волнухину.
Сериков побагровел, а Эля переменила тактику.
— Слушай, Серенький, — медовым голоском проговорила она, — я ведь прошу о личном одолжении, понимаешь? Лич-ном. И если ты меня уважаешь… хоть на чуть, ты ведь мне не откажешь, правда?
— Я тебя уважаю, — пробормотал Сериков.
— Знаешь, Серенький, слова — это фук. Фук, понятно тебе? Человек может доказать что-нибудь только делом. Ага.
— Пусть Заяц к Волнухиной идет, — проговорил Сериков, собирая тетради, впрочем не ожидая ответа на свое абсурдное предложение.
Эля и не ответила.
— Давай занимай, — кивнула она Кире, однако Киры рядом не было.
Эля даже руками всплеснула: пока она уламывала Серикова, эта дурочка примостилась рядом с Волнухиной! Усадив наконец Киру впереди себя, Эля вздохнула спокойно: теперь уж никто не скажет, что она мало заботится о сестре.
И даже замкнутый и понурый Кирин вид, можно сказать, не раздражал Элю, хотя она терпеть не могла нытиков и молчунов. Конечно, Кира разговаривала и отвечала на вопросы, но между ней и остальными явственно ощущалась словно бы преграда. Будто она находилась за стеклом прозрачным, но непроницаемым. Впрочем, родители предупредили Элю, чтобы та не относилась к Кире как-то по-особенному, выделяя или подчеркивая свое сочувствие. Главное, не надо быть назойливой. Нужно просто быть собой.
— Ты ведь добрая девочка, правда? — полуутвердительно спросила у нее мать.
— О чем разговор, муттер! — согласно кивнула Эля.
Разумеется, она будет оставаться собой. По правде, она понятия не имела, как надо вести себя в подобных случаях, что нужно: сочувствовать, вздыхать, гладить по голове?.. Поэтому совет матери быть просто собой пришелся как нельзя кстати. Она и была собой. И появление сестры поначалу почти не изменило ее жизнь. Сестра была скучноватой, это верно, зато малообременительной.
Эля может сказать совершенно точно, когда сестра впервые улыбнулась, — так разителен был контраст замкнутого, печального лица и широчайшей улыбки в тридцать два зуба! Это было, когда пришла Заяц. Заяц, пропустив из-за ангины уроки, завалилась, однако же, в кино, а по дороге домой заглянула к Эле — переписать задание и поделиться восторгом по поводу сногсшибательной комедии.
— Так она, значит, раз-раз-раз, а он подбежал, а его вдруг по голове бу-ум! — кричала Элина подружка, корчась на диване от хохота. — А он глазами, знаешь, шнырь-шнырь, ну, умора! А ее раз — и нет, тут вместо нее выскочили те, и пошла потеха! По башке его хрясть! А он весь в торте стоит, прямо кусками с него валится… этот, ну, торт! А тот одной левой его шварк! А этот, ну, который… ну, этот, он уже на люстре качается!.. Комедия, братцы мои, полный завал!
— Это ты полный завал, Заяц, — еле выговорила Эля, тоже валяясь от смеха.
Зайцева тоже хохотала, щуря свои оттянутые к вискам, действительно заячьи какие-то глаза.
— Ладно, чао-какао — и покедова! — вскочив с дивана, помахала она рукой.
— Я тебе дам «покедова»! А фокус-покус? Без фокуса не отпущу! — И Эля закричала голосом распорядителя циркового манежа: — А сейчас — смертельный номер! Фокус-покус! Дрессированный заяц играет на барабане!
Зайцева вся подобралась, насторожилась и, оттопырив локти, быстро-быстро застучала по невидимому барабану. А ее лицо вдруг превратилось в уморительную наивно-глуповатую заячью мордочку.
— Заяц, шагом… арш! — скомандовала Эля.
Выбрасывая вперед плечо и припадая на одну ногу, все с тем же удивленно-глуповатым видом Зайцева замаршировала по комнате.
— Ать! Ать! — командовала Эля. — Заяц, грызи морковку!
Сморщив нос и вздернув верхнюю губу, крепко ухватив воображаемую морковку, Зайцева принялась ее грызть, настороженно косясь по сторонам.