Дождавшись, пока по щекам скатились две большие слезы, она повернулась и вошла в подъезд.
Назавтра Сериков вбежал в класс перед самым звонком и направился прямо к своей прежней парте. Был он какой-то бледно-желтый, взъерошенный, с темными подглазьями — словно после болезни.
— Ты меня, Кир, извини, пожалуйста, — забормотал он, стараясь не смотреть на Киру, — только вот какое дело: у меня, понимаешь, зрение ни к черту, ну, неважное зрение, так что ты извини… На последней парте, сама понимаешь, особенно если с глазами не того…
— Ой, ну конечно! — всполошилась Кира, бросаясь собирать тетради. Чего ж ты с самого начала не сказал?
— Да так, в общем… н-ну…
— У тебя близорукость, да? Моя бабушка делает такие специальные упражнения для глаз, которые снимают близорукость! Я ей напишу, она тебе пришлет. А сколько у тебя диоптрий?
Глаза у Серикова в панике заметались: похоже, он и слова-то такого не знал — диоптрии.
— Минус два, — еле слышно подсказала Эля.
— Минус двадцать два! — не расслышав, брякнул Сериков.
Кира всплеснула руками:
— Двадцать два-а?! И ты без очков? Что же ты видишь?
— Да так как-то… смутно все. Расплывчато…
— А хочешь, скажу, что он видит?
Возникнув, словно чертик из табакерки, рядом с Элей стоял Храповицкий и ехидно щурил глаз. Сообразительностью он отличался феноменальной: там, где Серикову приходилось разжевывать полчаса, Храповицкому достаточно было одного слова. Или вовсе не надо было слов — довольно и взгляда.
— Ну, так сказать? — наслаждаясь, тянул он. — Сказа-ать?..
— Не надо, — хмурясь, проговорила Эля.
— То-то же, — удовлетворенно кивнул Храповицкий.
Итак, Кира перебралась к Волнухиной.
Ну и что изменилось? Ничегошеньки. Даже стало еще хуже. На перемене они бежали друг к другу с такими лицами, словно не виделись целую вечность.
Наконец Элю прорвало. После того как Заяц на два дня пересела к Кире, когда Волнухина не ходила в школу из-за простуды. Вся кипя, Эля примчалась домой и, не обедая, не переодеваясь, стала ждать Киру. Кира с Зайцем заимели привычку провожать друг друга до дома. Теперь, очевидно, была очередь Киры. Наконец она вошла в комнату.
— Ну и дрянь же ты! — крикнула Эля. — Она ведь моя подруга!
Эля понимала, что ведет себя сейчас по-дурацки: надо было хотя бы объяснить этой предательнице ее поведение, — но больше не могла добавить ни единого слова. Горло словно кто-то сжимал и выкручивал, и Эля чувствовала: скажи она еще хоть слово — она разрыдается.
— Я не знаю… Ты не сердись… Я ведь не нарочно. Просто она мне нравится…
Слова Киры и весь ее смущенный и виноватый вид были такими неожиданными, что Эля даже растерялась. Сделалось как-то спокойнее, и рыдания перестали ее душить.
— Пусть нравится! — крикнула она. — А дружить буду я!
Кира молча пожала плечами.
— Ты ей скажи, что не хочешь с ней дружить. Иначе ты предательница, а не сестра!
— Я не буду это говорить, — твердо сказала Кира.
— А я говорю — скажи!
— Не буду.
Эля сдалась.
— Ну, ладно. Давай дружить втроем. Мы тебя принимаем.
Кира снова пожала плечами.
И все продолжалось, как прежде. Опять на перемене они убежали от нее и шушукались, стоя у окна.
— Так вот ты как! — набросилась Эля на Киру дома. — Мы же договаривались! Обманщица, врунья!
Кира потупилась, и сквозь смуглоту ее щек проступил румянец.
— Ну… я не знаю, — проговорила она тихо, — меня Заяц позвала… хотела мне рассказать…
Заяц! Подумать только, как быстро она наложила лапу на ее Зайца! На ее собственного Зайца!
— Что рассказать? — прокурорским тоном спросила Эля.
Кира замялась.
— Ну? Выкладывай.
— Я не могу. Она ведь только мне рассказала.
— Мы же договорились дружить втроем, — чуть ли не с мольбой проговорила Эля. — Ты же обещала! Обещала, не отпирайся!
— Дружат вдвоем.
— Что-о?! — выкрикнула Эля и умолкла, не зная, что говорить и что делать дальше.
Эта, змея, молча легла на постель лицом к стене. Эля услышала тихое:
— Ты не сердись.
Последней каплей, переполнившей до краев чашу Элиного терпения, был приход Волнухиной.
Мать с отцом уехали погостить на выходные к друзьям на дачу, обещанный классу культпоход в цирк расклеился по болезни учительницы, и воскресенье обещало быть нудным. Поэтому так обрадовалась Эля, когда в прихожей прозвучал неожиданный звонок. Неожиданный, потому что никого не ждала. А не ждала, потому что Заяц появлялась все реже, вместо этого Кира уходила гулять с бывшей Элиной подружкой, а может, шла к ней домой подробности Эле были неизвестны. Только и оставалось Эле, что молча скрипеть зубами. И все равно, приди Заяц в любую минуту, даже самую черную, — примет ее обратно, не попрекнув ни единым словом. Разве что спросит: «Ну, убедилась? Эх, Заяц, Заяц!.. И на кого же ты меня променяла!» Впрочем, нет. Даже этой малости, вполне заслуженной Зайцем, не станет Эля говорить. Она просто ждала и надеялась: вот-вот вернется Заяц и все будет продолжаться по-прежнему, потому что нельзя ведь, в самом деле, всерьез променять ее на кого-то другого!