Я была готова в семь тридцать. На мне было элегантное синее платье с серебряной вышивкой, синие туфли-лодочки на небольшом каблуке, серебряные серьги с крохотными рубинами и такое же кольцо. Эльфа Корзинка пыталась запихнуть в меня обильный ужин, настаивая, что настоящая леди должна кушать в гостях, как птичка. Хотя мне кусок в горло не лез, я заставила себя выпить чашку чая. Успела только натянуть на себя шубу и оказалась в зимнем саду. Принц меня уже ждал. Он рассматривал какую-то статую и выглядел солидно. Длинные волосы были собраны в низкий хвост, темная зимняя мантия на меху выглядела очень дорогой, а сам Октавиус казался необычно взволнованным. Он галантно поздоровался и повел меня по тропинке к зданию. Подъезд был скудно освещен, мой спутник постучал, и двери приветливо распахнулись. Мы прошли в просторное фойе, молчаливый слуга принял верхнюю одежду. Мне было страсть как интересно, выполнил Принц мою просьбу или нет. Скинув мантию, он оказался одет в сюртук и строгие брюки такого насыщенного синего оттенка, что они казались черными. Только краешки манжет белоснежной рубашки выглядывали из-под рукавов. Октавиус немедленно на меня уставился, ожидая реакции. Я решила его не разочаровывать:
— Ну вот, опять. Обещал ведь — не черное.
Он гордо приосанился и заметил:
— Костюм темно-синий, Хелена. Он только кажется черным. Условие выполнено, — с этими словами он подал мне руку и повел в зал.
Как ребенок, честное слово. Ну хорошо, пусть считает этот раунд своей победой. Интересно, долго ткань выбирал, чтобы она непременно казалась черной?
Мое синее платье удостоилось милостивого кивка, он даже выдавил, что я выгляжу «свежо». Ну вот что за человек, а? Комплименты говорить совершенно не умеет, а облить ядом с ног до головы — всегда пожалуйста.
В зале оказалось немного столиков, заняты были вообще три. Я никого здесь не знала, а вот Октавиус кланялся направо и налево. Всего в помещении сидело человек десять, дам было всего две. Меня все рассматривали, как диковинную обезьянку. После балов и приемов, а главное, школы факультета Слизерин, мне было все нипочем. Я гордо задрала голову и заинтересованно разглядывала интерьер. Мое внимание привлекла сцена, там стоял огромный белый рояль, одинокий музыкант негромко играл что-то из Штрауса.
Мы устроились за столиком, официант принес меню и карту вин. Принц вежливо поинтересовался, есть ли у меня предпочтения. Он хорошо знал местную кухню и попросил разрешения сделать заказ за меня. От таких простых слов мое сердце воспарило ввысь. Всю свою жизнь я все делала сама, еще и окружающим помогала. Хотя бы раз, пусть кто-то позаботится обо мне. Я попросила воду с газом и разрешила заказывать все, что он пожелает. В этот момент зазвучала новая мелодия, это была песня цыганского барона из одноименной оперетты. Мне было так хорошо и спокойно, что я стала тихонько повторять слова:
Бродить за цирком был я рад
Я клоун был и акробат
И рад, что мог потешить зал,
Пока глотатель шпаг устал…
Октавиус неожиданно подхватил красивым голосом:
Так я в скитаньях, песнях рос,
То подмастерье, то матрос,
И знал лишь правило такое:
Что в жизни нет нигде покоя.
Неожиданно он мне подмигнул и встал из-за стола. Он подошел к музыканту и попросил сыграть мелодию сначала.
Инициативу Октавиуса встретили аплодисментами. Он поклонился слушателям и исполнил арию Баринкая от начала до конца. Я хлопала ему громче всех. Он вернулся за столик и улыбнулся:
— Я порадовал тебя?
Я застенчиво кивнула и попыталась спрятаться за стакан с водой. Принц мне ласково улыбнулся и сказал:
— Я готов петь для тебя весь вечер, если пожелаешь. Мои друзья только порадуются. Сегодня я пришел, как гость, но иногда мы тут выступаем для своих. Ребята знали, что я приведу даму, и не сдержались. Вон они, сидят за угловым столиком. Жерар владеет кафе в Хогсмиде, а по совместительству чудесно играет на саксофоне, Адриан — лучший из современных астрономов, а также гений-гитарист, Джон сидит за роялем, он владелец этого места, а скромный коротышка Джулиан вытворяет немыслимые вещи, придумывая чудесные мелодии. Он живет с мамой и выводит новые сорта роз. Ты любишь розы? Я попрошу его назвать следующий вид в честь тебя. Хочешь?
Хотя мне ужасно все нравилось, я давно дала себе слово, что не буду начинать новые отношения со лжи. Пусть он отшатнется от меня в отвращении сейчас, я это переживу. Если же подобное случится, когда я совсем к нему привяжусь, мне будет стократ больнее. В общем, я зажмурилась и выпалила:
— Цветы у меня вянут. Любые, только тентакула растет. Некромантка я.
Я боялась поднять на него глаза, не хотела видеть испуг и презрение в его прекрасных черных глазах.
К моему удивлению, он рассмеялся:
— Ведьмочка ты моя. Клянусь, я никому не скажу. Какая прелесть, благодарю за откровенность.
Я испуганно подняла лицо. Он улыбался, как кот, объевшийся сметаны.
— Брось, Хелена. Неужели ты думала, что я убегу от тебя с криками ужаса и отвращения? Ты еще совсем девчонка. Уверен, мои скелеты в шкафу куда мрачнее твоих.
Я бы не была в этом так уверена. Скелетов у меня хватало. Один василиск чего стоил. Да и переселение душ било все рекорды по оригинальности. Только об этом я ему никогда не скажу. Никому не скажу. Таким не делятся. Неожиданно он сжал мою руку.
— Твоя тайна в безопасности. Даю слово.
Дальше вечер прошел замечательно. Мы ели вкусные блюда, пили отличное вино, а потом танцевали. Друзья Октавиуса принесли инструменты и устроили импровизированный концерт. Принц проводил меня домой за полночь. На прощание он нежно коснулся моей щеки и прошептал:
— Спасибо за чудесный вечер, ведьмочка.
Я долго не могла уснуть, его поцелуй взволновал меня, я все еще слышала чудесную музыку и чувствовала его прикосновения.
На работе мы общались, как обычно. Никакого намека на отношения не проскальзывало в его манере поведения, но на частых свиданиях он вел себя совершенно по-другому, был мил и внимателен. Понятно было, что долго сохранить в тайне мое увлечение не получится. Примерно через месяц «Ежедневный пророк» опубликовал нашу фотографию, мы кружились в танце с Октавиусом, он смотрел на меня весьма плотоядно. Я даже не удивилась, когда ко мне на работу примчался Морфин с Нагайной и домовиком. Дядюшка шипел, Нагайна рыдала, только домовик сохранял ледяное спокойствие. Морфин тыкал мне газету под нос и вопрошал на парселтанге, что это за хмырь?