Стоило подумать о Куце, и мысли снова превращались в розовый кисель, состоящий в основном из имени «Куциан» и всяческих восторженных придыханий. Поэтому уйму времени я умудрилась потратить на то, чтобы старательно о Куце не вспоминать. Переключиться. Переключиться. Переключиться, я сказала!
К исходу дня третьего мне все это надоело до зубовного скрежета. Жаль, никто не спешил меня развлекать. Кто бы мог подумать, что во время похищения в один прекрасный момент мне просто станет скучно! Я настолько привыкла бояться, что опасения за свою жизнь тоже не добавляли в происходящее остроты. Да реши Бахдеш меня убить, я бы зевнула ему в лицо!
Но когда мы проехали смутно знакомое мне искореженное то ли дождем, то ли нелегкой судьбой дерево, я мигом стряхнула с себя дрему. Путь, который двое больных детей проковыляли за две недели, конный отряд преодолел за каких-то три перехода.
Я привстала на стременах; вот-вот… деревья неожиданно расступились, и мы выехали на… своего рода поляну. Хотя я не уверена, можно ли ее так назвать, ведь на этой жирной черной земле никогда не росло травы; я помнила, какая она мягкая на ощупь, как проседает под ногой и кажется, что шагаешь по болоту.
Тогда я была в бреду. Теперь, не искаженная дымкой горячки, местность выглядела… мирно.
Лошади встали, не готовые ступить в Богов Круг, и я в который раз убедилась, что внешний вид бывает обманчив. Не знаю, чуяли ли звери добро или, может быть, зло; но они определенно ощущали исходящую от места Силу и старались держаться от Камня как можно дальше.
Мы спешились; и тут кто-то изумленно присвистнул. Кажется, это тот самый Цекхеш, обреченный до конца своих дней служить Бахдешу.
Я впервые за много-много лет посмотрела на тот самый Камень. Все, как я и помнила: плоский, гладкий, будто полированный, розовато-сероватый, похож на самую обычную речную гальку, которую увеличили раз в тысячу. Треугольный, углы сглажены все той же силой, что камень полировала. Верхняя поверхность возвышается над черной землей локтя на два, не больше. В центре — дырка.
Дети, находя на берегу реки камень с дырочкой, вешают его на шею, как амулет. А этот камешек подошел бы на изящную шейку какому-нибудь гиганту… или Богу.
Но не это удивило юного Цекхеша.
На камне, скрестив ноги, сидел эльфис. Сложно было разглядеть его с моей позиции, но я все равно его узнала по огромному псу, который растянулся на камне рядом.
Плечи Фанти были расслаблены, он клевал носом; иногда лежащий рядом пес открывал один глаз и тихонько порыкивал, Фанти дергался — но снова задремывал, будто и не замечая спешившегося отряда.
Безмятежность этой картины настраивала бы на миролюбивый лад, если бы я не помнила, что это за Камень. Лер разлегся на священном жертвеннике: не дай Боги, у него кровь носом пойдет или еще что-нибудь в этом роде случится!
Бахдеш измерил шагами священную землю так, будто шел по паркету в собственном доме. Никакой почтительности. Мы с Далькой осенили себя знаками. Я — Вефия, она — Веды. Потом сняли обувь, и лишь потом ступили на землю. Нам не препятствовали. Оружия у нас все равно не было, возможность сбежать, конечно, была, но такая иллюзорная…
А вот Куцу даже не позволили слезть с лошади. Отряд остался там же, на границе Круга и леса.
Бахдеш постучал по камню. Фанти поднял голову, так, что звякнули тяжелые золотые серьги, оттягивавшие мочки ушей: теперь, подойдя ближе, я видела, что он немало постарался с гримом. Его новое лицо не было похоже ни на ту жуткую маску, с которой его выгнали из кладовки, ни на его умытую физиономию. И достигнуто это было минимальным количеством грима, так просто и не разглядеть. Настоящее искусство, однако! Я даже подумала, что стоит взять у него когда-нибудь потом, когда все кончится, несколько уроков. И, может, музыки тоже. Поймаю на слове: хоть и звал он меня не потому, что узрел великий талант, но сказанного не воротишь — звал же!
Идея боевой музыки меня весьма прельщала.
Хоть одет он теперь был вовсе не как музыкант, скорее, как городской сумасшедший, хотя, думаю, изображал он скорее эльфисского колдуна. Пестрота его многослойного одеяния слепила глаза; ярко-алая косынка была повязана сложнейшим узлом, бесчисленные браслеты звенели при каждом движении, и звуки эти так смахивали на звуки побрякушек тетушки Хос, что я даже оглянулась назад на всякий случай, а потом вспомнила, что ее еще вчера с парой солдат отослали догонять отряд, конвоирующий Юську.