– Это Матрена. Она толстая, но добрая. Она дружит с Бель. Бель красавица. Она принцесса, но грустит, потому что мечтала быть ниндзя. Когда будет звездопад, мама сказала, что мы вынесем Бель на балкон. Она увидит падающую звезду и загадает желание стать ниндзя. Если хотеть очень-очень сильно, то желание сбывается. А хочешь покажу самое интересное?
– Очень хочу, – согласился Ваня, я улыбнулась, не решаясь нарушить их разговор.
– Это лягушонок. Он живёт у нас уже несколько дней. Кушает мух сушёных и живых червей. Я разрешу тебе покормить его разок. Он особенный.
– И чем же?
– Он заколдован. Мама его поцелует, и из лягушки он станет принцем.
– А почему она до сих пор его не поцеловала?
– Потому что у него раненная лапка. У лягушки пройдёт быстрее, чем у человека. С раненым принцем мама не сможет. У нас бабушка болеет и плачет по ночам. И мама не спит. Даёт ей лекарства, ухаживает за ней. Один раз я ходила ночью в туалет и видела, как мама гладит бабушку по руке и тоже плачет. Когда мама плачет, мне грустно.
Я решила, что срочно пора вмешиваться, пока Катька не наговорила ещё чего. С грохотом, споткнувшись о игрушку, ввалилась в комнату и пригласила всех пить чай.
Ванька до сих пор представлялся мне худым конопатым мальчишкой. Но места на моей крошечной кухне он занимал столько, что казалось, куда не ступи, везде его ладони, локти, колени. Я кляла свою способность краснеть по сто раз на день и все равно заливалась краской каждый раз, ненароком его касаясь. Катя чувствовала себя непринужденно, с удовольствием наворачивала печенье, трубочкой сложив губы, дула на чай. Ванька смотрел на неё, я понимала, что ему интересно, кто её отец, где он. Но вопросов он не задавал.
– Твоя бабушка сильно больна? – спросил он, когда Катя убежала в свою комнату.
– Старость,–пожала плечами я.–Я делаю все, что могу. Но достать лекарство от старости никому не под силу.
– А Наталья Петровна?
– Мама,–я улыбнулась. –Ее нет с нами уже три года, Катя её и не помнит. У неё всегда было слабое сердце, а она так близко все к нему принимала. До последнего отказывалась уходить с работы. Катюшка стала её последним подарком, поздним счастьем. Так как она любила Катьку, её уже никто любить не будет. Даже, наверное, я. А бабушку подкосила мамина смерть. Давление, несколько инсультов. Год назад стало совсем плохо. Полгода уже не встаёт. И не говорит даже. Плачет только и стонет. Ой Вань, ты прости, я тебя загрузила совсем.
– Ты умница, – он накрыл мою ладонь, лежащую на столе, своей. Это было на удивление приятно. Я уже и забыла, когда меня последний раз касался мужчина. Не ненароком, нечаянно или между делом, а потому что ему хотелось меня коснуться. Если не считать щипков Анатолия Михалыча, нашего престарелого трудовика. Но от этих щипков страдал весь женский коллектив.–А Катька просто замечательная. И маму твою я вспоминал часто. Жаль, не доводилось пересечься во время моих визитов к матери. Наталья Петровна, бесспорно, один из самых лучших педагогов, мною виденных.
– Да, мама учитель от бога,– согласилась я с улыбкой.
Забежала Катя. Все это время она искала портфолио со своими рисунками из сада и сейчас принесла его демонстрировать. Только сейчас я поняла, что его ладонь продолжает лежать на моей, смущённо выдернула свою и спрятала от греха под стол.
Ванька ушёл, я покормила бабушку, напекла оладьев для дочки. Катя сидела в комнате на полу, все перебирая свои картинки. А я села, подперла ладонью щеку и провалилась в мысли. Так получилось, что я хорошо помню, как выглядел в школе Ванька. Что он сидел за одной партой с Риткой Макарычевой. Она, кстати, удачно вышла замуж и носа в родной двор не кажет. Прекрасно знаю, что он был в меня влюблен. Дружил с Колькой. Но не более. Так эгоистичны мои воспоминания. Все о себе любимой, о Соловьёве, с которым в выпускных классах мы образовывали самую красивую пару школы. Нашлось место и для Лидки. Ночные, ворованные дискотеки, выпрошенные со слезами у мамы. Первые сигареты, тайком скуренные за углом. А о Ваньке почти ничего. Только руки худые помню, из короткой рубашки торчащие локтями на парту. Глаза голубые, вихры да веснушки.
Ночью, уложив дочку спать, я приняла душ и долго стояла перед зеркалом. Да, я все ещё красива. И молода. Как же так получилось, что я, самая красивая и вовсе при этом не глупая девочка школы, так ничего и не достигла в жизни? Единственное моё настоящее достижение - это Катька. Не относить же к ним диплом нашего педа? Или мизерную зарплату? Как же звала меня в своё время Лидка в Москву. Но как я могла оставить больную маму и старую бабушку? Вот и осталась. И даже люблю свою работу.
Сегодня бабушка никак не могла успокоиться. Крутила головой, отказываясь пить лекарство. Выплевывала еду, стонала, по щекам катились слёзы. А в глазах – никаких мыслей. Один только страх, непонимание. Она меня не видела, не узнавала. А у меня щемило сердце, и слёзы рвались от невозможности ей помочь. До постели я добралась, когда уже светало. Закрыла глаза, велела себе спать. Спи, Машка. Долго ты не протянешь в таком темпе. Свалишься в обморок посреди класса, детей распугаешь. Долго ворочалась с боку на бок, пыталась считать, но постоянно сбивалась и ,наконец, уснула. А в тёмной комнате меня ждали. Но во мне было столько разочарований, столько тяжёлых мыслей, которые я принесла с собой из реальности, что пеня затопил гнев. Чужое дыхание коснулось моей щеки, огнём полыхнув по нервам, вызвав стон, который я постаралась приглушить.
– Уходи, – прошептала я, и отодвинулась насколько смогла.– Уходи, и не снись мне больше. Нет в моей жизни места для принцев. Ни настоящих, Ни выдуманных.
– Ты уверена?–голос звучал тихо, я старалась расслышать в нем какие либо эмоции, но не сумела. Нет, конечно, я не уверена! Я хочу, чтобы с меня стянули уже это платье и трахнули как следует, пусть даже во сне. Но нет же, принцы ломаются и вынуждают целовать реальных рептилий. Бред, я схожу с ума от недосыпа.
– Уверена,– твёрдо сказала я.
И комната исчезла. Вместо неё настало утро, сопровождаемое ненавистным трезвоном будильника. Я села в постели и посмотрела на аквариум. Клянусь, лягушонок, который всегда рассматривал меня с необъяснимым упорством, сейчас обиженно отвернулся.
– Поздравляю, женщина. Ты все-таки сошла с ума.
Сегодня суббота. На следующей неделе последний звонок. У меня сегодня короткий день, Катя посидит с Валентиной Павловной. Бывали дни, когда по субботам мне приходилось брать её с собой в школу, но моя умница тихонько сидела за последней партой и рисовала.
После последнего урока выходила с кипой листов, в которых тест по русскому, и врезалась в Ваньку.
– Ты меня преследуешь? –раздраженно воскликнула я, присаживаясь на пол и собирая разлетевшиеся бумаги.– Понимаешь, если хоть один лист потеряется, бедному ребёнку придётся писать работу заново.
– Или ты от жалости влепишь ему пятерку просто так, – он протянул мне собранные листы.–Успокойся, Королёва. Я тоже учился в этой школе, грех было не зайти, если уж я болтаюсь праздно в районе который день.
– Видел кого?
– Михалыча.
– Надеюсь, он ущипнул тебя за зад?
Ванька откинул голову и рассмеялся. Громко, заразительно. Я не удержалась и улыбнулась.
– Ты сейчас домой?
– Да, только в учительскую зайду. Иди, не стоит ждать. Там я могу застрять надолго.
Я ушла не прощаясь. На самом деле, Сидорова слишком много в моей жизни. Но, когда спускалась по ступеням, увидела его на лавочке у ворот. Сидел, с огромной сахарной ватой в руках. Я застонала.
– Только не говори, что это мне.
– Расслабься Машка, какие твои годы, а такая серьёзная. Пошли до дома через парк, как пятнадцать лет назад. А вату я тебе съесть помогу, не бойся. И давай уже мне свой портфель, донесу. Знаешь, сколько лет я об этом мечтал?
Я смирилась. В самом деле, просто пройтись по парку - ничего личного.
– Марь Иванна! – раздался крик вдогонку, я обернулась. Приняла от Федосеева листок, который он должен был сдать полчаса назад.
– Сережа, – покачала головой я.
– Я просто забыл. Простите.
– В последний раз. Иначе идти тебе к директору.
Федосеев улыбнулся облегчённо, подкинул портфель в воздух. Хороший мальчик. Только с русским беда. Сегодня сделаю вид, что не заметила его хитрости, но с мамой поговорю. Я повернулась и поймала Ванькину улыбку.
– Нет, ты правда Марь Иванна?
– Пошли уже домой, – сказала я и отщипнула кусок ядовито розовой ваты.
Мы медленно шли по аллее. Я несла вату, мы по очереди отрывали от неё воздушные кусочки, от которых были липкие пальцы и губы и слегка щипало язык. Идти рядом с Ванькой было удивительно хорошо, хотелось, чтобы аллея не кончалась. Но все хорошее заканчивается, и аллея кончилась тоже. Мы остановились друг напротив друга. Она так смотрел на меня, на мои губы…У меня сердце забилось взволнованно. Он склонился ко мне, а я подумала. Машка! Что ты делаешь? Это же Ванька, Сидоров! Его губы были уже совсем близко, когда я шагнула назад.