Казарицкий уже доверял Ляму самую трудную работу: «повторять» и даже «крыть». Обычно «кроют» только законченные мастера. Правда, Лям уже понаторел в малярном деле, и его ловкие руки работали уверенно и умело, и все же, когда он «крыл», сердце у него замирало.
К концу лета он стал надеяться, что ему скоро доверят и флейцу. Пока что Казарицкий учил его, как пользоваться резинкой и гребешком при разделке под дуб. Это тонкая, благородная работа. Готовить листы для трафаретов Лям научился еще у Тодреса; он только не умел вырезать уголки для стен и потолков и делать разноцветные рамки для карнизов.
Поспело время приниматься за крышу. Лям стал готовить медянку, шпаклевку, длинные кисти. Он связал две лестницы в одну, и то она едва достала. Лям хоть и побаивался крыши, но все время нетерпеливо думал: «Когда же поднимемся?»
Первым поднялся Казарицкий. Лям на веревке все подал ему, а затем и сам полез. Самое трудное — это оторвать ноги от лестницы, когда ты еще не знаешь, выдержит ли тебя водосточный желоб, за который ухватился. Он того и гляди выскользнет из рук.
Только на крыше Лям по-настоящему увидел лето. Внизу лежал солнечный город, зеленели леса и долины, весело переливались речки. Какая красота кругом! Какое чудесное лето! Вон там из высокой мельничной трубы валит дым, а там по дороге тянутся крестьянские телеги. Во дворе под деревьями пляшут две точки: то сольются в одну, то скачут одна над другой — это резвятся две собачки. Жалко, мельница загораживает, а то Лям наверняка увидел бы свой город, свой дом. А если б бабушка вышла на крылечко, и ее бы узнал.
На крыше надо стоять согнувшись, красить надо лежа на боку, а глазеть по сторонам не полагается. Надо помнить, где ты находишься, и быть начеку, не то, чего доброго, голова закружится и подкосятся ноги.
Железо так и пышет жаром, а краска под кистью течет, вскипает, испаряется. С каждым мазком крыша становится все более вонючей и скользкой.
И вот нелегкая принесла Яшку. Он стал кричать, звать Ляма. Но Лям не обернулся. В такую невыносимую жару хуже всего иметь дело с медянкой — она воняет до потери сознания. Не всякий тогда может удержаться на крыше. Казарицкий и Лям разулись, потому что босиком легче ходить по наклонным листам. Раскаленное железо обжигает пятки, точно тлеющий уголь, приходится переступать с ноги на ногу. Вдруг железная крыша зашумела, загрохотала. Это Яшка бросил в Ляма кирпичину. У Ляма сердце зашлось, а внизу послышался злорадный смех.
Лям схватил ведро с медянкой и плеснул Яшке на голову. Раздался ужасающий визг, будто резанули поросенка. Лям от волнения не мог устоять на месте, у него сразу подкосились ноги. Он только успел заметить, как внизу с криками со всех сторон сбегаются Левинсоны. В глазах у него померкло, и он грохнулся с крыши на согнутые спины Левинсонов.
[5]
Долго, очень долго лежал Лям у бабушки в каморке и отлежался. Ему только жалко было, что не видит он ни лета, ни реки, ни бахчей, ни горы, где растет богатое железо и куда снова пришли чужие люди на разведку. Хорошо хоть, что он проводит все дни и вечера на дворе. Если около него нет друзей-приятелей, он читает книги. Однако его тянет к настоящему делу. Кости срастаются, и все говорят, что за лето он вытянулся и поздоровел.
Когда он поправился и встал на ноги, бабушка отвела его к зятю Гробилихи, к Катроху, наниматься.
— Приказчиком быть легче, — сказала она. — Скорей в люди выйдешь.
Катрох колебался: «Молод еще, слабоват». Но в конце концов сказал:
— Ладно, пусть идет на склад, но с одним условием: он должен проработать у меня три года. Иначе я его не беру. Харчи будет получать с первого дня. За второй год получит десять рублей, за третий — тоже десять рублей. — Широкой ладонью Катрох взял Ляма за подбородок и, приподняв ему голову, заявил: — Если не будешь растяпой, станешь у меня отличным работником. Вот этими десятью пальцами я достиг всего. За хозяина я был готов в огонь и в воду, готов был жизнь за него отдать. И вот — вышел в люди. Помни! Постоянно следи за работниками, а в случае чего — приходи, говори!
Однако дела на складе пошли не так, как Лям представлял себе. Там было семеро рабочих, которые трудились, как волы, но работы там хватило бы еще на семерых. Они встретили Ляма каждый по-своему, непохожие и разные по росту, по виду и по манере говорить. Только в одном они были схожи — в ненависти к хозяевам.