Один из них, худой, высокий, по имени Меерка Шпон, по кличке Аршин (ему приходилось под каждым мешком и ящиком складываться вчетверо), трогая черненькие усики, вздохнул:
— Смотрите, у Катроха стало одним клопом больше.
Он произнес это с такой теплотой, что Ляму стало как-то веселей на душе. Но речи здесь раздавались очень жестокие, опасные. И все про хозяев. Это Ляма в глубине души и радовало, и пугало.
Лямина тщедушная фигурка с тоненькими ручками и острыми, беспокойными пальцами никак не вязалась с огромными, тяжелыми бочками, которые приходилось то выкатывать из склада, то катить обратно в склад, ни с толстыми канатами, на которых тянули эти чудовища. Пудовые канаты, десятипудовые грузы требовали неимоверной силы, богатырских рук, а Лям только путался под ногами.
Силач Сроль, у которого железное, точно кувалда, лицо и руки с оглоблю, упрямые руки, которые сумеют, если захотят, все сделать, — этот Сроль ловко спустил с плеча куль соли и, неровно дыша, отозвался:
— Что он смахивает на клопа, — Сроль показал на Ляма, — еще ничего не значит. Вот у нас, к примеру, братья были с виду великаны, а нутро у них было хлипкое. Уж мы знали: как только кто-нибудь из братьев дотянет до тридцати с гаком — дальше конец. Пятеро их у меня было, и все пятеро спят вечным сном. Теперь подходит мой черед. Где-то там внутри нас, в уголочке, сидит наша смерть и делает свое дело, как вор ночью. Она схватит меня внезапно вот так, на ходу, и прикончит. Ну-ка, паренек, покажи свои лапки! Глядите, настоящие пальцы музыканта!
— Он будет играть, — подхватил Аршин, — канатами по бочкам, аж дым будет валить. Скажи-ка лучше, сыночек мой, тебя взяли на год с харчами или как? И сколько тебе к тому же отвалят мелочью?
— На три года, а харчи хозяйские, — ответил смущенно Лям.
Аршин почему-то захохотал, а остальные прервали на время работу и стали пристально разглядывать Ляма. У парня сжалось сердце, и его охватил необъяснимый страх. Почему-то, когда наймешься на работу, похоже, будто ты попал в плен. О чем они кругом толкуют? На что намекают?
Аршин сложился вчетверо и сказал:
— Черт бы его подрал! Наш скупердяй стал набирать всякую мелюзгу. Слушай, малыш! Харчи здесь будут царские — мышиная крупа и коровьи блины. Убегай отсюда к маме, пока не поздно!
— Оставь его в покое, у него мама умерла.
— Так бы и сказал. Для таких Катрох самый лучший хозяин. Если не будешь зевать, станешь у него законченным подлецом.
В глазах Аршина сверкала такая добродушная усмешка, что обидеться на него нельзя было.
Сроль поставил Ляма рядом с собой и поручил ему распутывать веревки. При этом он тихо сказал:
— Пошли их всех подальше! Верно, Катрохи держат хлеб на замке, но нам на них наплевать. Замок-то ведь сломан, а новая служанка молчит как миленькая. Прежней досталось как полагается. Мы уже отделались от нее. Она все кричала: «Я не допущу, чтобы воровали хлеб!» Ну, ей и заткнули глотку. Катрохи буйствовали в четырех стенах, постарались, чтобы все было шито-крыто, но весь город знал об этом. А мы делали свое: они повесят замок на хлеб, мы его собьем и испортим; они — новый замок, а мы опять испортим. Ну, дело кончилось тем, что так и остался висеть испорченный.
Ляма послали к хозяину за гвоздями; нужно было заколотить ящики и отправить на вокзал.
Катрох стоял у кассы и ворчал на свою тещу Гробилиху, которая зло ковыляла по комнате; она сверкала, как только что покрытая лаком кукла. Лям издали передал просьбу рабочих.
— Ну-ка подойди поближе! Стань вот здесь! — сердито сказал Катрох.
Лям нехотя подошел.
— Не валяй дурака! Ты что, язык проглотил? — Катрох схватил его за ухо, и Ляму пришлось приподняться на цыпочки. — Ты что же молчишь, золотце? А я-то думал, ты умный паренек. Выкладывай!
Лям надулся. Его тонкие исцарапанные руки задрожали.
Катрох нагнулся к нему.
— Ты что же, стесняешься? Ну, ладно, в другой раз поговорим. А теперь ступай, скажи им: хозяин велел вытащить гвозди из старых ящиков. Их там полно. Они только транжирить умеют. Надейся на них! Ну, давай отсюда! Скажи, пускай Сроль подымется на чердак, там уйма гвоздей в ящиках. Марш! Подводы ждут! В два счета чтобы все было готово!
Лям вернулся и выпалил все единым духом. Аршин, покачиваясь, сказал:
— Вот жмет, собака! Выдергивать надо часа два, а подводы уже ждут. Черт бы его побрал!
Сроль поднялся на чердак. Лям полез вслед за ним. У него глаза разбежались. Сколько здесь сокровищ! Ящики, дощечки, коробки, обручи, проволока, полоски железа — все на свете можно смастерить! Дома Лям мечтал хоть о маленькой дощечке. И тут он почувствовал в кармане свой ножик. А Сроль швырял эти сокровища, точно головешки, выискивая самые большие ящики. Лям ему помогал: придерживал ящик и принимал гвозди.