Однажды «в поисках справедливости» он увязался вслед за товарищами за город. Они схватили его и избили. Тогда ему все стало ясно.
«Через несколько недель он исчез из города, — читал дальше Йотель, — никто не знал, куда он запропастился. Поздней прибыл по этапу товарищ и рассказал, что встретил его в тюрьме, где Йотель сидел за „экс“. Он называл себя анархистом, а потом оказалось, что он был в шайке обыкновенных грабителей. Но умудрился он все же сидеть с политическими».
Элька вспомнила, что тот товарищ рассказывал.
С тюремными надзирателями Йотель отлично ладил, ему жилось легче, чем остальным арестантам, и все его ненавидели. Он добился, чтобы ему сняли кожаные подкандальники и изготовили в городе мягкие, из фланели. Это в то время, когда сто пятьдесят политических и иных арестантов сидели по карцерам за протест против применяемой в тюрьме порки.
«Через несколько лет он вдруг объявился в городе в качестве лейпцигского коммерсанта. Затеял странное предприятие. Сговорившись с Гайзоктером и помещиком Лукьяновым, он арендовал плавни и занялся добычей рыбьей чешуи. Поставляет он эту чешую в Германию.
В местечке и в соседних деревнях поднялся переполох. Все ринулись в плавни — там хорошо платят. Дело развернулось неслыханное. Раньше Гайзоктер арендовал плавни Лукьянова и солил чехонь как она есть, в натуральном виде. А сейчас сначала счищают с нее чешую для Йотеля, а уж потом голая чехонь поступает к Гайзоктеру и Лукьянову. Причем за чешую они получают от Йотеля вдвое больше, чем стоит сама чехонь.
Поскольку чистка — дело самое легкое, хозяева поставили сюда своих людей, а на засолку, где работать трудно, поставили детей и женщин, чтобы все обходилось гроши.
Что за товар эта чешуя, никто здесь не знает. Одни говорят, что из нее делают жемчуг, другие — золото. Но все это ерунда. Вероятней всего, что из нее делают что-то для армии.
А может, чешуя, это только маскировка, на самом же деле Йотель промышляет совсем другим. Его часто навещают неизвестные люди, и сам он нередко отлучается куда-то. Рыбаки в деревнях называют Йотеля „чертов эконом“.
Однажды нагрянул исправник, а с ним куча жандармов и шпиков. Исправник уединился с Йотелем, но ничего не добился. Немецкий подданный Йотель заявил, что его направила сюда фирма и он ничего не знает. Исправник уехал ни с чем. Потом он снова приехал, на сей раз с комиссией экспертов — и опять ничего не добился. А этот проходимец ведет себя по-княжески; то и дело отправляется с кем-нибудь из своих приближенных в Киев кутить. Он может разорить, может и озолотить — сорит всюду деньгами. Вот пока все, что мне известно. Остальное в следующем письме. Вредит он нам или нет — пока неясно».
К Эльке в дом захаживали тогда лучшие парни и девушки города. К ней тянулись все парни, а Йотель особенно. Он тогда плакался ей: мало того что полиция избила, еще товарищи презирают! Если Элька запретит ему приходить, он кинется в воду. Но смотреть прямо Эльке в глаза он не мог и на все ее расспросы, почему его выпустили первого, где взял деньги на костюм, на папиросы, отвечал сбивчиво, путался.
Тогда она без всяких околичностей показала ему на дверь, и он исчез.
Находились товарищи, утверждавшие, что он ни в чем не виновен, что понапрасну затравили человека. Время от времени ни с того ни с сего к ней приходили письма с заграничными штемпелями, и там на писчей бумаге цвета слоновой кости было написано несколько странных, изломанных фраз и вдобавок какие-нибудь полусумасшедшие стихи. В одном таком стихотворении он воспевал проституток большого города, проникался их горем и радостями. Стихи были отвратные.
Все это сейчас припомнилось Эльке.
Йотель умолк. Все очнулись, точно от угара. Элька выпрямилась и тихо, спокойно сказала:
— Ну что ж, все это верно. А то, что наше письмо очутилось у вас, тоже как-то вас характеризует.
Йотель, как бы не слушая ее, сказал с улыбкой:
— Я знал, что это написали вы. А меня интересует все, что писано вашей рукой. — При этом лицо его дрогнуло. Тут он почувствовал, что может выдать себя, и, живо соскочив со стола, вдруг вспылил: — Почему же вы явились ко мне с вашим опасным товаром? — Он показал на Аршина.