А ночью у открытых дверей заезжего дома Гели-Голды собравшийся народ подглядывал, как в просторной холодной комнате у стены укладывался спать посланец из Палестины. Он не раздевался, как все люди. Наоборот, он напялил на себя еще два-три халата — все яркие, цветастые, длиннющие, до пят. Потом он лег, вытянулся в струнку, точно покойник, и все — представление окончено, можно расходиться.
А на другой день по всему городу разнесся слух, что никакой это не посланец из Палестины и что этого человека подослал Гайзоктер нарочно, чтобы поиздеваться над Йосей Либерсом. Желающие убедиться могут пойти вечером в заезжий дом. Там они увидят, что посланец из Святой земли просто-напросто обыкновенный фокусник. Цена билета — пятнадцать копеек.
Городок бурлил, точно котел. Никто толком не знал, где правда, где вымысел. На всякий случай любители кулачной расправы засучивали рукава, готовясь к вечеру.
Вечером Лям и Кет не отходили от кирпичных стен заезжего дома. Они толкались в толпе у калиток и, задирая головы, заглядывали в окна. Где-то в глубине, у замурованных ворот, им удалось взобраться на забор. Сначала Кет подсадил Ляма, потом и сам вскарабкался наверх. Но они не спрыгнули вниз, а пробрались на чердак, где и без них в темноте на брюхе лежало немало народу. А во дворе уже было людно и весело. Чердачные на четвереньках подползли поближе к краю, к лампочке, которая стояла на столике посреди двора.
На этот столик сверху из-под тесовой крыши время от времени роняли «гостинцы» то голубь, то ворона. Народ заливался веселым смехом, с нетерпением ожидая начала представления, за которым, возможно, последует и драка.
Наконец показался палестинский посланец, одетый так же пестро, как и накануне, когда он ходил по домам за пожертвованиями. Стало тихо. Он свысока поглядел на публику и поклонился; затем бросил взгляд на столик. Увидев свежие птичьи «гостинцы», он достал из кармана клочок бумаги и тщательно все вытер. После этого он засучил рукава и приступил к фокусам.
Не сказав ни слова, он сразу шагнул к зрителям, молча снял с чьей-то головы шапку и, вернувшись с ней к столику, достал из кармана два яйца, положил их на стол и прикрыл шапкой. Потом он широко развел руки перед публикой, которая, затаив дыхание, не сводила с него глаз.
Внезапно сверху прямо на шапку шлепнулся птичий катышек. Сдержанное хихиканье прокатилось по рядам. Фокусник поднял голову, посмотрел на темный чердак и произнес впервые по-еврейски:
— Делай, птичка, делай! Не стесняйся! Тут все свои.
Раздался дружный смех. И все сразу поняли, что драки никакой не будет, что перед ними простой, веселый, свойский человек.
А фокусник взмахнул рукой, и снова стало тихо.
— Я знаю, — сказал он, — кое-кто из здесь сидящих думает, что я вчера обманул город. Ладно. Смотрите, я кладу на стол всю выручку, а к этому прибавлю еще и свой собственный кошелек с золотыми монетами. Все это достанется тому, кто сядет вон на ту табуретку и сможет подняться без моего разрешения. Ну! Кто хочет попробовать?
Народом овладел страх. Раздался приглушенный говор. Все уставились на табуретку. С виду как будто самая обыкновенная табуретка. Прошло несколько секунд. Желающих не было.
Тогда фокусник подошел к Береле-крякве, взял его за руку и, несмотря на отчаянное сопротивление, подвел к табуретке и усадил.
Береле-кряква сел и сразу же затрясся как в лихорадке.
Волшебник произнес строго:
— Встань! Встань!
Но Береле-кряква не мог подняться. Он дрожал, бился, рвался, но встать так и не смог.
Поднялся шум. Все стали умолять волшебника смилостивиться и отпустить беднягу.
Волшебник простер руки над головой Береле, сделал несколько пассов, и Береле-кряква вдруг вскочил и кинулся прочь.
А на другой день, когда фокусник уже уехал из города, Береле признался, что он за свое сидение и трепыхание на табуретке получил три пятиалтынных. Лям ему не поверил. Он был убежден, что вчера происходило настоящее колдовство. И даже когда Береле стал показывать наседку, которую он купил на деньги фокусника, и похваляться, что наседка эта принесет ему кучу цыплят и он со временем станет крупным богачом, ему все равно не поверили.
Наконец-то из дальних странствий возвратился отец Ляма и привез с собой соломорезку. Событие это взбудоражило весь город. Ребята со всех дворов сбежались поглазеть на машину и только за то, чтобы потрогать небольшое красивое колесо, платили превосходными пуговицами, которые они тут же на месте срезали со своих курточек. А за то, чтобы крутнуть колесо, платили перышками и сразу же договаривались насчет платы за право испробовать потом ножи в работе; об этом уже рядились с Салей. Она была побойчей Ляма и умела запросить настоящую цену.