— А ты, Кулаковский, — обернулась она к рыжим усам, — тоже не твердо стоишь на ногах.
Рыжие усы встопорщились:
— А я считаю, что нечего бросаться товарищами. Меер Шпон может быть нам полезен.
— Он нам не товарищ, — отрезала Элька. — Он свое получил по заслугам, пусть и другие это запомнят.
Вдруг в углу раздался петушиный фальцет Аршина:
— Так, значит… Она меня выслушала, чтобы потом донести на меня. Товарищи, что же вы стоите, как чурки? Гоните ее, она доведет вас до развала. Гоните ее!
Эти истерические выкрики пришибли всех. Аршин осекся и умолк.
Петрику совсем не нравилось поведение Эльки. Что она хочет от Аршина? Тот все силы кладет, чтобы его обратно приняли, а она всячески поносит его.
Элька подозвала к себе Ару:
— Кет пойдет ночевать к вам. Хорошо? А ты поедешь ко мне, — сказала она расстроенному Петрику.
Выходили поодиночке. Элька условилась с Петриком, что будет его ждать в конце улицы в скверике, и вышла. А Петрику хотелось еще задержаться: он заметил, как Аршин машет Кету рукой, подзывая его к себе. Аршин подвинулся, давая Кету место рядом с собой. Он бодро взмахнул руками, тряхнул головой и сказал с усмешкой:
— Слыхал, что тут наболтала эта бой-баба? Ерунда все это. Я бы тебе, Кет, советовал не обращать на нее внимания. Поглядишь, что я сделаю!
Кет, ни слова не проронив, молча повернулся к выходу, но Аршин ухватил его за рубашку. Притворная бодрость сразу спала с него, и выглядел он подавленным.
— Ты заговорил о моем возвращении, — прошептал он. — Это верно. Но что же мне делать? Я ушел из кружка, надеясь, что и она уйдет вслед за мной. Теперь я прошусь обратно. Я без нее жить не могу. Откуда такая жестокость? Кет, поговори с ней. Она послушает тебя… А вон тот гнусавый, — он указал на Ару Пустыльника, — из кожи лезет, чтобы погубить меня. Этот носатый фальшив насквозь. Строит из себя революционера. Вот послушай-ка! Мне немало пришлось испытать за последнее время. Меня смешали с грязью. Даже родная сестра стала ко мне плохо относиться. И вот однажды кто-то постучался ко мне. Вижу, носатый. Я обрадовался и подумал: вот что значит настоящий человек! Никогда заранее не угадаешь, кто поможет в трудную минуту, а кто предаст. И особенно в такую минуту я не ожидал Ару Пустыльника, ведь мы всегда были с ним на ножах из-за Эльки. Мне было очень приятно, когда он стал извиняться, что так долго не заходил. «Друг остается другом», — сказал он. Его потянуло поговорить по душам. Я обрадовался и стал ему откровенно выкладывать все мои сомнения, все боли и горести, как меня обидели, что переживаю.
Ара Пустыльник пригнулся ко мне, заглядывал дружески в глаза, слушал с большим вниманием, а когда перевел дыхание, задал мне вопрос: «Что стоит твой черный костюм?» Меня словно ледяной водой окатили.
«Если тебе нужен костюм, — добавил он, — могу продать. И сюртук у меня есть, совсем неношеный. У тебя, кажется, водятся деньги, а мне сейчас как раз туговато. У меня много костюмов, подберешь себе по вкусу. Кстати, нет ли у тебя сотняги до послезавтра?»
Значит, он просто хотел узнать, есть ли у меня деньги, не продался ли я Йотелю. Сволочь этакая! Вот зачем он явился! Не ожидал от него такого двуличия. Я чуть было лампу в него не запустил. Теперь ты понял, что это за тип? Можешь о нем рассказать Эльке…
Кет ни слова не проронил в ответ, только вытер потное лицо и ушел.
Петрик догнал его и, собравшись с духом, спросил:
— Ну, что скажешь?
В сквере их ждала Элька. Она поднялась со скамейки, подошла к ним, спокойная, собранная, и наскоро попрощалась с Кетом:
— Завтра, Кет, мы с тобой встретимся и потолкуем обо всем.
По пути к дому Петрик пытался было завязать разговор, но Элька упорно молчала. Она постелила ему рядом со своей кроватью и велела ложиться спать. И тут же поразила его необычайной новостью — хоть пляши от радости. Она, оказывается, уже узнала, где находится Лям. Она все время разыскивала его и наконец дозналась, что Лям на днях должен приехать сюда. Петрик ворочался с боку на бок. Он почувствовал себя вдруг совсем ребенком, и ему жадно захотелось ласкового слова.
Элька сидела за столом, и перед ней была какая-то книга. Нет, она не читала, она о чем-то напряженно думала; лицо у нее было бледное, такое же, как лоб. Она то и дело закрывала глаза, хваталась за край стола и, видимо, совсем забыла, что в комнате не одна, что здесь находится еще кто-то, кто с затаенным дыханием следит за каждым ее движением. Она сидела, заложив нога на ногу, так что из-под юбки выпирали худые коленки, до того острые, что жалко было смотреть. Немного погодя она торопливо накинула на себя пальтишко и тихо вышла.